Шрифт:
ГЛАВА I
Въ тотъ день, какъ Гэй ждалъ отвта отъ опекуна, онъ отправился съ однимъ изъ своихъ товарищей Гарри Грэхамъ въ домъ Гэнлея, чтобы узнать, нтъ ли тамъ чего съ почты на его имя.
Слуга доложилъ имъ, что барыня дома, проситъ ихъ войдти и взять свои письма. Молодые люди остановились въ передней, гд на мраморномъ стол лежало нсколько пакетовъ; пока лакей побжалъ въ гостиную, а затмъ на верхъ, ища повсюду мистриссъ Гэнлей, Гэй поспшно схватилъ одинъ конвертъ, адресованный на его имя, сорвалъ печать и началъ пробгать письмо, писанное знакомымъ почеркомъ мистера Эдмонстона. Гарри Грэхамъ взялъ какую-то газету, какъ вдругъ Гэй громко
— Это что значитъ? Что онъ тутъ толкуетъ?
Товарищъ его поднялъ глаза и остолбенлъ. Лицо молодаго Морвиля побагровло, жилы на лбу и на вискахъ напружились, глаза метали искры. Въ эту минуту Гэй былъ живой портретъ своего дда.
— Морвиль! Что съ тобой? спросилъ Гарри.
— Это невыносимо! это оскорбительно! Какъ онъ сметъ со мной такъ обращаться! кричалъ Гэй, горячась все сильне и сильне. — Доказательствъ требуетъ, — что выдумалъ! Съ ума онъ сошелъ, кажется. Чтобы я ему признался! А-а! такъ вотъ это что? прибавилъ онъ, дочитавъ все письмо до конца. — Вижу, вижу! это вс штуки Филиппа. Этотъ фатъ суетъ свой носъ всюду. Ужъ я съ нимъ раздлаюсь! и Гэй погрозился кулакомъ. Клеветать на меня!… Онъ дошелъ дотого мста, гд говорилось объ Эмми. Нтъ! это ужъ превосходитъ вс границы! Я ни покажу, что значитъ оскорблять меня! заключилъ онъ въ бшенств.
— Что съ тобой Морвиль? повторилъ Гарри. — Врно опекунъ не въ дух?
— Мой опекунъ болванъ. Я его не осуждаю, онъ не виноватъ, но я видть не могу, что имъ вертятъ, какъ игрушкой. Его тамъ за носъ водятъ, злоупотребляютъ слабостью его характера, чтобы клеветать на меня, обвинять ни за что. Нтъ! я потребую отъ этого господина полнаго отчета!…
Голосъ Гэя охрипъ, лицо его изъ багроваго превратилось въ мертвенно-блдное; жилы на лбу попрежнему были напружены; онъ замолчалъ, но это наружное спокойствіе придавало что-то ужасное его внутренней бур.
Гарри Грэхамъ былъ пораженъ его видомъ и не говорилъ ни слова. Въ то время, когда Гэй кончалъ послднюю угрозу, мистриссъ Гэнлей, тихо спустившись съ лстницы, остановилась передъ нимъ, и начала что-то говорить! Гэй снова вспыхнулъ, поклонился ей очень сухо и, удерживая дрожащій голосъ, сказалъ:
— Извините меня, я сейчасъ получилъ оскорбительное, то есть непріятное письмо, — поправился онъ, и вышелъ вонъ изъ дому.
— Что такое случилось? — спросила мистриссъ Гэнлей, притворившись удивленной, хотя письмо Филиппа, полученное ею въ это же утро, а главное, отрывочныя восклицанія Гэя, которыя она ясно слышала, медленно и осторожно спускаясь по винтовой лстниц изъ своей спальни, все вмст очень хорошо объяснило ей происшедшую сцену.
— Право, не знаю, — возразилъ Грэхамъ. — Какой-то сплетникъ вмшивается, кажется, въ дла Морвиля съ его опекуномъ. Не желалъ бы я быть на его мст въ эту минуту! Дло, кажется, скверное. Я никогда не видывалъ такого припадка бшенства, какъ у него. Пойдти мн лучше за нимъ, а то пожалуй не случилось бы съ нимъ чего?
— Надюсь, что вы не осуждаете его опекуна, — сказала мистриссъ Гэнлей, удерживая Гарри: — если онъ сердится, то врно сэръ Морвиль заслужилъ это.
— Кто? Морвиль? Видно у его опекуна глаза слпые, если онъ можетъ быть недоволенъ имъ. Это такой работящій малый — по мн онъ даже черезчуръ трудится.
— Это ужъ не новость, — подумала мистриссь Гэнлей:- вс молодые люди всегда покрываютъ другъ друга, — и она отпустила Грэхама, не разспрашивая его боле.
Гарри бросился опрометью за Гэемъ, но того и слдъ простылъ. Бдный Гэй въ первую минуту обезумлъ отъ отчаянія; мысль, что злодй Филиппъ разрушаетъ его счастіе, отнимаетъ у него дорогую Эмми, ставитъ преграду между нимъ и единственнымъ домомъ, гд его приняли и любили, какъ роднаго, эта мысль, какъ фурія, гналась за нимъ, пока онъ, не помня себя, бжалъ, бжалъ безъ оглядки, въ горы. Кровь била ему въ голову, дыханіе спиралось, потъ крупными каплями лилъ по его лицу и по ше, а онъ несся, сломя голову, самъ не зная куда и зачмъ. — Оклеветанъ! оскорбленъ! почти выгнанъ изъ роднаго дома, разлученъ на вки cъ Эмми, и все по милости его, этого злаго духа! твердилъ про себя Гэй, и наконецъ, измученный, онъ очутился на обломк скалы, высоко выдавшейся надъ глубокой пропастью. Сорвавъ галстукъ долой, бросивъ шляпу въ сторону и разстегнувъ жилетъ, бдный Гэй слъ на камень, и, опустивъ голову на об руки, крпко задумался.
— Да, — говорилъ онъ самъ себ:- дорого онъ со мной расплатится за это тайное вроломство и интриги. Я давно ихъ замчалъ! Онъ возненавидлъ меня съ перваго же раза, онъ перетолковывалъ по своему каждое мое слово, каждое дйствіе. Я ли не старался сойдтись съ нимъ, я ли терпливо не переносилъ вс его дерзкія выходки и наставленія? Но теперь кончено, онъ ссоритъ меня съ Эдмонстонами, клевещетъ на меня — нтъ, я ему этого не пропущу! Никогда! Онъ знаетъ, въ какихъ я отношеніяхъ съ семьей опекуна, и тутъ-то онъ и вздумалъ насолить мн. Сегодня же вечеромъ все покончу, онъ узнаетъ, что значитъ имть со мной дло. Берегись онъ у меня!…
Гэй проговорилъ эти слова, стиснувъ зубы; глаза его горли ненавистью и местью къ своему врагу. Онъ былъ въ эту минуту воплощенный злой геній Морвилей. Задумавъ убить Филиппа, онъ съ какимъ-то хладнокровнымъ ожесточеніемъ началъ составлять планъ, какъ онъ подетъ сегодня же ночью въ Броадстонъ, какъ нагрянетъ рано утромъ къ Филиппу, потребуетъ у него отчета въ клевет, и если тотъ отопрется, какъ онъ покончитъ съ нимъ разомъ. Воображеніе такъ живо представило ему эту страшную сцену, что онъ вдругъ очнулся и посмотрлъ вокругъ. Прямо передъ нимъ золотой солнечный шаръ, утопая въ багряномъ мор свта, тихо закатывался за горизонтъ, бросая послдніе лучи свои на розовыя облака, какъ бы столпившіяся у порога его ложа. «Да не заходитъ солнце во гнв вашемъ,» вспомнилось вдругъ Гэю, и воспоминанія прошлаго нахлынули въ одно мгновеніе на его душу. «Да, ангелъ хранитель оставилъ меня, — говорилъ онъ, тоскливо сжимая свою голову:- мной овладлъ злой духъ, погубившій весь нашъ родъ. Гд моя сила воли! гд готовность бороться съ искушеніями!»
Горячая молитва вылилась невольно изъ сердца бднаго юноши: «и остави намъ долги наши, яко же и мы оставляемъ должникомъ нашимъ» твердилъ онъ нсколько разъ, и слезы, благодтельныя слезы, облегчили камень, тяготившій его сердце. «Простить Филиппа, простить его отъ всей души, забыть вс нанесенныя имъ мн оскорбленія, молиться за него, желать ему всего хорошаго — вотъ до чего я долженъ дойдти,» — думалъ Гэй. Долго сидлъ онъ на камн, долго молился; страшныхъ усилій стоило ему отогнать искушавшаго его духа мести и отчаянія, но онъ вышелъ побдителемъ изъ борьбы, и такъ успокоилсь, что поступокъ Филиппа представился ему вдругъ совсимъ въ другомъ вид.
— Онъ обязанъ былъ предупредить дядю, — думалъ теперь Гэй: — тмъ боле, что обстоятельства вс противъ меня. Онъ ошибся, это правда, но цль у него была благородная, онъ хотлъ спасти Эмми. Если письмо было написано рзко — таковъ ужъ стиль Филиппа. Ему нельзя было молчать, человкъ съ такимъ страшнымъ характеромъ, какъ я, въ самомъ дл опасенъ для такого кроткаго, чистаго созданія, какъ Эмми. Стою ли я ее? я за минуту передъ тмъ, такъ хладнокровно собиравшійся сдлаться убійцей, хочу быть ея мужемъ! Нтъ, Филиппъ правъ, много мн нужно работать надъ собой, чтобы сдлаться хорошимъ человкомъ!