Наследник императора
Шрифт:
– Мне уже хочется на нее посмотреть. Не обмани меня, Филон!
Зенон подвел коня Адриану, легат легко вскочил в седло, а грека вольноотпущенник посадил позади себя на кобылу. Ехали неспешно – дорога при всем старании фабров получалась неровная, к тому же навстречу все время шли либо центурии легионеров, спешащих с топорами на рубку леса, либо катились повозки. Прошедший поутру дождь сделал дорогу скользкой, как пол в термах.
– Признайся, хитрец, ты попросту хочешь удрать со стройки, – сказал Адриан.
– Нет, драгоценный… Нет и нет. Я хочу порадовать твое сердце.
– Ты не девица, чтобы радовать мое сердце.
– Но ты же истинный архитектор и математик, Адриан! – беззастенчиво подольстился Филон. – Для тебя увидеть прекрасное создание механики – наслаждение.
Адриан не выдержал, покачал головой и улыбнулся: Филон знал,
Встать возле Сармизегетузы единым лагерем римляне не смогли, даже если бы захотели. Не то что лагерь легиона – порой одну когорту редко удавалось разместить на подходящей террасе. Зато огораживать приходилось всего лишь один склон, самый пологий. Остальные обычно были столь круты, что забраться на них не под силу было не только римлянам, но и дакам. Четвертый Флавиев Счастливый легион встал на террасах вокруг небольшой дакийской крепости: в самой крепости устроили преторий лагеря, а когорты расположились лагерем вокруг на дакийских жилых террасах, образуя что-то вроде грибницы. У фабров имелась своя такая терраса. Сейчас она почти полностью обезлюдела – только несколько караульных стерегли палатки да мастерские – и еще два контуберния фабров, сменившихся с ночных работ, спали в кожаных, весьма уже потрепанных в походе палатках. Несколько рабов (не даков, разумеется, а уже приученных к неволе сирийцев) пекли на временной кухне хлеб да варили кашу: измотанные работой фабры должны были вот-вот пожаловать на обед и отдых. Здесь же грелась в больших котлах вода: мыться холодной водой в этих местах отваживались немногие.
Филон тут же потрусил к небольшой площадке на краю террасы. Нечто огромное, укрытое кожами, стояло за палатками фабров.
– Вот! – Филон, казалось, сам изумлялся громадности сооруженного монстра.
Двое фабров, повинуясь жесту Адриана, сняли с машины кожи.
То, что увидел Адриан, не поддавалось описанию. Больше всего это походило на подъемный кран, поставленный на обитые металлом колеса. Меж колесами торчали железные зубья, сейчас вбитые в грунт, – что-то вроде тормозов, которыми машина должна была вгрызаться в горную породу. Сверху же на особой платформе пристроен был механизм, но только не с ложем для копья или камня, а с огромной бочкой. Из бочки торчало нечто, похожее на поршень помпы. Машина не походила ни на одну, виденную до той поры Адрианом. А повидал он их немало.
– И зачем бочка? – обалдело спросил Адриан.
– Бочка – это самая важная часть конструкции, – торопливо сообщил Филон шепотом, привстав на цыпочках, чтобы быть поближе к Адрианову уху – будто опасался, что стоявшие вокруг фабры услышат его тайну. – В бочках – горючая смесь. Поршень такой, как в помпах Герона, что я строил для моста этого жулика Аполлодора, когда мы откачивали воду, а он прохаживался взад и вперед да размахивал своими короткими жирными ручками…
Филон задохнулся от ненависти, а Адриан улыбнулся. Уж в чем в чем, а в одном они с Филоном были полностью солидарны – в своей ненависти к Аполлодору. Мстительный Адриан не мог позабыть оскорблений, которые всякий раз наносил ему Аполлодор, высмеивая его архитектурные проекты, именуя их тыквами за страсть императорского племянника к куполам.
Адриан замотал головой, прогоняя обидные воспоминания.
– Ну так что делает твоя машина, рассказывай!
– Смесь сжимается, а потом с другой стороны в бочке открывается клапан, и струя под давлением выливается на стену. Да не просто жидкость, а жидкость, вспыхивающая в воздухе.
– Серьезно? Такое возможно? И как?
– Это моя тайна, – скромно потупился Филон [90] .
– Филон, ты, кажется, позабыл: стена каменная, – заметил Адриан.
– Известняк. Твой центурион Приск говорил – кладка из известняка, обычные дакийские штучки: раствора нет, камни стянуты деревяшками. Известняк не очень-то терпит жар, станет хрупок, а то и вовсе рассыплется в песок. А уж дерево поперечин все выгорит. Так что после пожара надо просто кинуть пару камней из баллисты, бах… – Филон хлопнул в ладоши. – Стена и рассыплется.
90
На Колонне Траяна изображены подле стен Сармизегетузы удивительные штурмовые машины, не похожие ни на какие другие образцы. Считается, что на барельефе машины изображены не полностью.
– Филон, ты что, не видел стены Блидару и Костешти? Между рядами каменной кладки наверняка набиты песок и земля – а земля не горит, насколько я знаю. Разве что спечется.
– А вот и нет… С юга стена недавно перестроена – так говорил твой центурион Приск – и там только известняк. Без набивки между…
– А что за смесь внутри?
– Это тайна! – Филон хитро прищурился. – Никто, кроме меня, не знает. Я один. И не скажу – как ни проси. Тут вертелся один, пытался зарисовать – наверняка лазутчик Аполлодора. Так я не позволил. Уж ему-то не достанется моя машина – ни за что!
Договорить они не успели: взревела труба – на соседних террасах поднялась тревога. Когорты Четвертого Флавиева Счастливого легиона в боевом построении стали спускаться в долину.
– Потом договорим! – Адриан вскочил в седло. – Береги красотку! – бросил уже на скаку.
Он гнал коня, опережая легионеров. Адриан должен быть первым всегда и всюду, что бы ни приключилось на этой войне!
Оказалось, что защитники крепости попытались устроить вылазку, выскользнув из восточных ворот, прошли сакральную зону, спустились по лесистому склону, а потом смогли выйти к западной дороге. Здесь они напали на рабочих, занятых на стройке. Даки почти беспрепятственно убивали фабров: против фалькса кирка – плохая защита. Но на защиту фабров бросились ауксиларии и легионеры, отряд даков не успел отступить и был поголовно истреблен.
Адриан, первым делом прискакавший в расположение своего легиона, здесь уже получил известие, что вылазка даков не удалась. Так что трубили тревогу напрасно – помощь Первого легиона в этот раз не понадобилась. Легат оглядывал склон горы, но с таким же успехом он мог бы пытаться разглядеть сквозь густую овечью шкуру скрытые где-то внутри сердце или печень. Лес, густой лес, и больше ничего. Изучая добытые Приском чертежи, Адриан полагал, что крепость огромна и видна издалека. Сейчас же он видел только горы и лес, а крепость была каменным прыщом на этой горе – не более того.
Траян не придумал пока ничего лучшего, чем приказать этот лес валить, – бревна пойдут на мосты через бурные речки, на ограду лагерей и – главное, на создание контрвалационной линии [91] . Недавнее нападение лишний раз подтверждало, что она необходима. А значит, штурм столицы может затянуться до зимы.
Даже подступиться к Сармизегетузе было непросто – на жилых террасах даки разрушили дома и амбары, повсюду установили метательные машины. Пристрелянные механизмы били по римлянам, как только те оказывались в поле зрения стрелков. В основном это были баллисты, кидавшие камни, а камней у даков имелось в избытке. Любой склон они могли превратить в ядра для своих машин. Да уж, присланные Домицианом инженеры послужили Децебалу на славу! На следующий день, пытаясь подступиться к Сармизегетузе, римляне потеряли десять человек убитыми и еще столько же пострадало от ударов камней. Среди них и Адриан, опять сунувшийся в самую гущу событий. Ему в какой-то мере повезло, если случившее можно было счесть за везение: камень из баллисты ударил стоявшего рядом легионера в грудь и отшвырнул на Адриана – легат просто свалился с уступа и, пролетев футов десять, упал на камни. На счастье – опять на счастье – римляне, расчищая дорогу, сбрасывали вниз землю и листья, ветки, и весь этот мусор послужил своего рода подушкой, на которую свалился командир легиона Минервы.
91
Контрвалационная линия – непрерывная линия укреплений, которую сооружали осаждающие войска вокруг крепости с целью не выпустить осажденных и не дать им возможности производить вылазки.
Оглушенного Адриана тут же перевезли в лагерь, и личный медик Траяна Критон, присланный императором осмотреть племянника, запретил легату подниматься до следующего утра, опасаясь, что жидкости в теле молодого командира перемешались после падения, и может пойти горлом черная желчь. Адриан пытался заговорить медику зубы – расспрашивал о книге, которую тот пишет о походе императора, подражая своему патрону. Кажется, половина императорской свиты писала книги. Но Критон, хотя и покраснел от удовольствия, рассказывая о своей работе, в остальном остался непреклонен, вставать не позволил и поручил Зенону присматривать за господином.