Наследник императора
Шрифт:
– Ладно, я сам дойду.
Он стал подниматься и вдруг сказал:
– Погодите! Парень еще дышит! Его малость потоптали. А ранен он, судя по всему, не тяжело.
Приск и Кука выволокли раненого из-под придавившего его сверху мертвого товарища, сняли шлем, влепили несколько пощечин. У Тиресия оказалась при себе фляга, и он дал спасенному глотнуть воды.
– Где я? – спросил тот, с трудом разлепляя слипшиеся от крови губы.
– Радуйся, парень, ты все еще в Дакии. – Кука повернулся к Приску. – Как ты думаешь, мне дадут дубовый венок за спасение римского гражданина?
– Обойдешься, – отозвался Приск. – Ты спас его после боя, а не в бою. Какой легион? – обратился центурион к раненому.
– Первый Минервы, – отозвался тот.
– Давай, потащили парня в лагерь, – Приск подхватил раненого с одной стороны.
– О, бессмертные боги! – взвыл Кука. – Я же хотел, чтобы несли меня. А теперь придется не просто идти, а еще тащить этого типа. А он здоровый. Куда здоровее меня.
– Ну так добей его, чтобы никуда не нести, – предложил Молчун.
– Ты что, спятил? Добить своего?! – возмутился Кука.
– Тогда чего ноешь? Пошли!
Они дотащили парня до палатки легионного медика и уложили у входа – дожидаться скальпеля хирурга.
– Погодите! – окликнул раненый своих спасителей. – Назовите свои имена. Чтобы я знал, кого благодарить.
– Я – Тит Кука, – отозвался спаситель. – А это наш центурион Гай Осторий Приск. Тебя-то как звать?
– Сентий, – назвался раненый.
– Поправляйся, Сентий. Без тебя Сармизегетузу никак не возьмем, – отозвался Кука.
Часть II
Сердце Дакии
Глава I
Машины Филона
Лето 859 года от основания Рима
Горы Орештие, окрестности Сармизегетузы Регии
Приск тихо ругался себе под нос. Еще три дня назад он мог бы лично явиться к Траяну и с гордостью объявить, что благодаря своей памятливости и уму отыскал дорогу к Сармизегетузе. А теперь тропу вдоль реки не заметит разве что слепой – потому как истоптана она сотнями ног и валяются на ней или же прямо на берегу горной речки умершие от ран даки. Ступай по кровавому следу прямиком к воротам. Теперь просто глупо говорить кому-то: я нашел дорогу…
Однако провести серьезные отряды или повозки с осадными машинами по дакийской узкой тропе было практически невозможно. Двигаться вдоль несущейся с горы безумной речки можно лишь гуськом – по два, максимум три человека. Что хорошо для разведчиков да горцев, для римской армии не подходило вовсе.
Началась работа – обычная на этой войне – рубка леса да перелопачивание грунта. Не воины Рима, а заправские лесорубы да землекопы шли на приступ дакийской столицы. Чтобы построить дорогу, пришлось срывать часть холма – достаточно крутого, по которому храбро карабкались ввысь деревья. Слева получался уступ – справа оставался каменистый берег речки и горный поток. По гребню холма Траян выставил охранение из ауксилариев, тогда как внизу под их присмотром легионеры вгрызались в гору, превращая тропу в широкую дорогу. Работы тут было не на день или два – легионеры махали кирками и лопатами даже в темноте при свете факелов.
Через три дня после битвы Адриан, явившийся поглядеть на работы вокруг Сармизегетузы (Траян так еще и не нашел места, где именно надлежало принять участие в осаде Первому легиону), приметил знакомую фигуру среди фабров.
– Филон, – Адриан остановил суетящегося грека. – Чем ты здесь занят?
За то время, что они не виделись, Филон осунулся и похудел. И немудрено: очередная ссора с заносчивым Аполлодором перекрыла для него все радужные перспективы, и разработанный проект грандиозного храма вместе с деревянной моделькой был выброшен на помойку – в самом прямом смысле слова.
– Драгоценный ты мой, – отвечал грек. – А чем занят ты?
– Прежде – штурмовал Пятре Рошие. Но, как видишь, вернулся. И вернулся с победой. На Красной скале теперь наш гарнизон.
– Говорили, что крепость эта неприступна.
– Любую крепость защищают люди. А на Красной скале их оказалось слишком мало – понадеялись даки на ее хваленую неприступность.
– Не похоже, что у Децебала так уж мало людей, – Филон смотрел на Адриана снизу вверх глазами преданного пса. – Как тебе недавняя битва?
– Битва как битва – много трупов, теперь похоронная команда день и ночь сжигает тела.
Филон шмыгнул носом – воняло в самом деле мерзко.
– А где твой легион стоит?
Адриан махнул неопределенно вдаль.
– Далековато. Топать до цели далеко. Прямо беда, – заметил Филон.
– Почему бы тебе не сделать машину, способную прогрызать туннели в горах? – зло спросил Адриан, задетый замечанием механика-грека за живое.
– Для такой машины потребно наитвердейшее железо, сиятельный, – вздохнул в ответ Филон. – А такого железа у нас нет. Правда, говорят, среди германских кузнецов… – тут же увлекся своими фантазиями грек.
– Это была шутка, Филон! – Адриан уже повернулся, чтобы идти дальше. Под мышкой он держал таблички, в которых были зарисованы чертежи необходимых платформ – чтобы установить близ Сармизегетузы машины и штурмовые башни.
Правда, ему самому план с деревянными башнями не нравился: слишком высокие, неустойчивые. Да и даки не так глупы, сразу поймут что к чему, наверняка устроят вылазку, либо опрокинут, либо сожгут римских монстров. Поначалу Траян рассчитывал устроить насыпь, как когда-то это сделал Веспасиан при осаде Масады в Иудейскую войну. Но здесь не пустыня – песок не натащишь мешками, камень надо ломать – и для такой насыпи пришлось бы ломать его до самого снега: тут Адриан не поленился, сделал на восковых табличках нехитрый расчет да показал дядюшке на совете. Поскольку из вояк серьезным математиком был только легат Первого легиона, Траян никак расчеты проверить не мог, потому просто поглядел, поморщился да разровнял плоским наконечником стиля Адриановы записи.
– Но одну машину я сделал, сиятельный, – пробормотал Филон в спину Адриана.
Легат обернулся.
– Опять гигантская баллиста? – спросил с издевкой.
– Не совсем. – Филон хитро прищурился. – Не желаешь взглянуть?
– Желаю, – отозвался Адриан и вернулся назад.
– Машина стоит в лагере Четвертого легиона. Но легат обсмеял мои усилия и пообещал разобрать мою красотку на дрова.
– Красотку? Она в самом деле красива?
– Божественная малышка! – Филон причмокнул, будто речь шла о женщине. – Ты не забудешь ее до конца своих дней, драгоценный!