Наследник Рода
Шрифт:
10
Прошла неделя… месяц…
Реалисты знают: весна закончилась… Пессимисты и скептики уверены: эта весна умерла… А романтики и фантазеры скажут, что в утробе матери-природы уже зародилась следующая весна, и ровно через девять месяцев она появится на свет. Поразительно: человек и время года ждут своего рождения одинаково долго, а рождаясь, вступают в мир одинаково требовательно, по-хозяйски меняя окружающую реальность.
Тридцать дней назад родилось лето – почти столько же Маю потребовалось на осознание услышанного
Тогда он был уверен: эта жизнь закончилась… Изгнание!.. Плата за сомнение и своеволие – неизбежное наказание.
Его способности резко начали исчезать. Май больше не мог просчитать будущее, хуже понимал взаимосвязь событий, с трудом слышал и видел вне времени и расстояния – скорее всего, он уже перестал быть Первым, но еще не стал Вторым… Зачем нужна бесконечно длинная жизнь, если не понимаешь ее смысла? Ожидание финала теперь приносило облегчение и даже радость. Впрочем, и в скором конце уверенности не было.
Жрец прав: произошли изменения… Больше нет возможности стоять на страже, больше нет уверенности в правоте, больше нет четкого понимания истины. Кто он теперь?.. Кто?.. И если Сей Мир не сумел ответь на вопрос, где же искать ответ?
Тридцать дней он провел без пищи и воды. Ровно месяц он не менял позы и не открывал глаз, освободив сознание от влияния тела и привычных чувств.
Если бы за эти тридцать дней кто-нибудь попал в квартиру Мая, то наверняка бы решил, что успешный бизнесмен, бездвижно лежащий на полу с раскиданными звездой руками и ногами, сошел с ума или бесится с жиру. Толстые шторы плотно задернуты, свет выключен, окна закрыты, аккумулятор телефона отсоединен от аппарата, холодильник пуст, продукты и мусор выкинуты, дверь тщательно заперта на все замки – безумие!
Но никто не зашел внутрь, и поэтому никто не лицезрел Марина в состоянии глубокого отрешения.
Пару раз Стариков посылал человека и оба раза получал ответ: квартира закрыта, признаков присутствия не наблюдается. Вскоре уставший томиться неизвестностью директор самолично убедился, стоя перед глухой дверью: признаков действительно не слышно.
– Чертов эгоист! – пробубнил Николай Николаевич и хотел с досады пнуть ногой бронированную дверь и плюнуть на пол… но не плюнул.
Стариков нервничал… Несмотря на то, что он привык к экстравагантным выходкам босса, в том числе к его странным длительным исчезновениям, в этот раз было сильно тревожно. Изнутри что-то подталкивало, что-то требовало вызвать службу спасения и под каким-нибудь предлогом вскрыть квартиру, чтобы удостовериться: ничего страшного не произошло.
Толстые пальцы уже прикоснулись к дисплею набора номера, но в самый последний момент показалось… Да нет, не показалось…
Николай Николаевич приник ухом к замочной скважине… Точно… Точно! Так и есть! Он слышит смех Марина и щебетание какой-то особы женского пола.
– Ах, негодяй! – воскликнул директор, спрятал телефон в карман и решительно пошагал прочь, забыв от гнева пнуть ногой дверь и презрительно плюнуть.
Перед самым подъездом остановился… задумался: а может, все же показалось… может быть, смеялись в соседней квартире? Николай Николаевич нервно пригладил волосы, провел рукой по лицу, неаккуратно по небрежности растягивая кожу… Тревожно… Отчего-то ему было очень тревожно…
Если бы служба спасения вломилась в квартиру, то тревога сменилась бы паникой, ведь привести Мая в чувство не смог бы никто – так глубоко было погружение, – и его бы однозначно доставили в больницу в состоянии комы, возникшей по непонятной, необъяснимой причине – так сказал бы врач.
Ник Ник ушел, все еще борясь с сомнениями; но явственно звучащие в ушах наглый смех босса и беспечный голос гостьи пересилили душевные потуги, и директор, взглянув через плечо на окна квартиры, сел в автомобиль и покинул двор.
Ровно через тридцать дней тело Мая вздрогнуло, а глаза одновременно с резким вздохом широко раскрылись, словно щелкнул тумблер, и электрический ток привел в действия внутренние механизмы. Несколько секунд поза не менялась, лишь область живота и грудная клетка методично поднимались и опускались, напитывая задремавшие клетки кислородом; бледная кожа розовела, на руках отчетливо набухли вены, и только взгляд распахнутых глаз – единственного индикатора жизни – оставался пустым, бессмысленным…
Май возвращался к реальности… К реальности, от которой месяц назад скрылся в небытии – там, куда нет доступа человеческим эмоциям, туманящим сознание, не позволяющим бесстрастно разобраться в происходящем… Веки дрогнули, медленно опустились, а поднявшись вновь, позволили видеть.
Рука уверенно распахнула шторы. Он зажмурился от яркого света – зажмурился, но не закрыл глаза и не отвернулся.
Стоя на пока еще некрепких ногах, Май посмотрел сквозь пыльное стекло на улицу… хотелось смотреть… хотелось наслаждаться – солнечным светом, голубым небом, ватными белоснежными облаками, домами, людьми… Каждая мелочь радовала сердце: жизнь не перестала быть прекрасной… Но что-то изменилось… Что?
За месяц глубочайшего забытья Май освободился от страхов и пустых переживаний, которые если куда-то и вели, то точно не в сторону истины. Тот, кто знаком с компьютером, сказал бы: система перезагружена, и можно продолжать действовать в основном режиме – в этом и заключалась цель. Вернулась былая уверенность, и если месяц назад он не знал, какой дорогой идти, то сейчас не сомневался: любая поведет в верном направлении… Любая… А значит, он на правильном пути! Май вновь доверял своим чувствам.
Уже через час он пребывал в полном порядке, будто и не было за спиной тридцати дней добровольной комы. Жестокая правда жреца теперь не являлась приговором, сулящим неотвратимую беду; и хотя Май все еще не понимал причины своей отставки, отношение к ней стало другим… Мудрый Сей Мир сказал то, что Май должен был услышать – ни больше ни меньше…
Ледяной душ, немного еды и воды – все, что потребовалось ослабевшему телу для восстановления тонуса. Май потянулся и сделал несколько резких наклонов – вперед, вбок… Покрутил головой, словно проверяя прочность шеи – все в норме, никакого дискомфорта, а главное… главное, на душе легко и спокойно.