Наследник Шимилора

Жаринова Елена

— Агент сто три, вы рискуете своим контрактом, — заметила фраматка и отключилась.

Я в отчаянии теребила все еще теплый браслет. А когда подняла глаза, то увидела Дениса. Командир стоял в пяти шагах от меня, на краю скалы и плакал, по-детски размазывая слезы по лицу. Мне вдруг стало холодно и душно. Снизу раздался скорбный собачий вой.

— Он умер, — сказал Денис. — Потому что врач из меня никакой — что здесь, что там. Никакой.

Я никогда не видела, чтобы человек так ненавидел и презирал самого себя. Я подбежала к нему и обняла за шею, прижавшись лицом к куртке.

Денис обхватил меня крепко-крепко, и я почувствовала, как дрожат от слез его плечи. Я не стала его успокаивать, говорить банальности о том, что он ничего не мог сделать... Что он не раз уже показал себя прекрасным врачом, а тут уж ничего не поделаешь... Что от инфаркта люди умирают и в больницах с современным оборудованием... Мы просто молча стояли на краю обрыва. Ветер перемешивал наши волосы, а под ногами воды Штора отражали холодный закат.

Мы похоронили Зилезана еще засветло. Здесь, в горах, нечего было и думать о том, чтобы набрать дров на погребальный костер, хотя миллальфцы готовы были сплавать за лесом, чтобы с честью проводить друга своего старейшины. Даже вырыть могилу оказалось делом непростым; нож то и дело с лязгом ударялся о камень. Но общими усилиями удалось откатить в сторону большой камень, под которым удалось сделать яму глубиной в человеческий рост. Туда мы бережно опустили тело сенса. Камень вернулся на свое место, став надгробной плитой.

Мы стояли вокруг, положив руки на валун, словно пытаясь напоследок оставить сенсу немного нашего тепла. Нолколеда принесла откуда-то охапку ромашек. Сэф высек ножом на камне малоразборчивую надпись. А я ничего не могла сделать, просто слезы катились из глаз, и я глотала их, не успевая вытирать. Какая нелепость: пройти через столько опасностей и умереть в конце пути от болезни!

А потом мы сидели вокруг жалкого костра, зажженного в честь сенса. Миллальфцы остановились лагерем неподалеку, предоставив нас нашему горю.

— Надо разобрать его вещи, — хмуро сказала Нолколеда. — Взять то, что хочется сохранить, а остальное оставить здесь.

— Завтра разберем, когда рассветет. Перед отплытием, — возразил Сэф.

— Завтра будет еще хуже, — покачала головой немка.

— Наверное, она права, — прошептала я. — Лучше сразу испить чашу до дна, чем завтра переживать все заново.

Принц тихонечко всхлипнул, теребя в руке медальон с локоном матери. Наверное, смерть сенса напомнила ему о первой утрате.

А чаша оказалась непомерно горька... Я не могла брать в руки вещи, которые помнила в руках сенса. Нолколеда бережно раскладывала одежду в одну сторону, книги и карты — в другую.

Карту, по которой мы проехали пол-Лаверэля, Денис забрал себе. Сэф бережно расправил потрепанные листы бумаги: на них сенс делал наброски для справочника по Лаверэлю. А я, вспомнив последние слова сенса, вытащила из-под стопки зачитанных книг маленький блокнотик н кожаном переплете. Я попыталась открыть ее наугад, но буквы тут же запрыгали перед глазами — к этому я была еще не готова.

Надо было ложиться спать; горе выматывало больше, чем все речные пороги вместе взятые. И я уснула — с головой, тяжелой от слез. Но потом меня разбудил тихий шепот.

Говорил Денис.

— Я должен был заметить, что у него больное сердце! Должен был запретить ему поднимать тяжести...

— Послушай, он же не ребенок, — так же шепотом отвечала Нолколеда. — Перестань себя винить. Если я начну истязать себя за каждое резкое слово, то сойду с ума. Так нельзя.

— Ты не понимаешь, я врач! — повысил голос Денис и замолчал, как будто ему прикрыли рот ладонью. — Я врач, — продолжал он тихо. — Точнее, думал до сегодняшнего вечера, что это так. Если бы я боролся, что-то делал, а смерть оказалась бы сильней — это можно понять. Но я ничего не мог сделать, кроме этого дурацкого лекарства. Может, надо было не побояться растворить посильнее дозу?

— Разве было бы лучше, если бы он мучился дольше? — снова возражала Нолколеда. — Ты так ведешь себя, как будто это первый и последний человек, который умер у тебя на руках. Ты же врач, и ты был на войне...

— Нет, не первый, — прервал ее Денис.

— Расскажи мне, — совсем тихо попросила Нолколеда. Ответа Дениса я не расслышала. Наступила тишина. Я напряженно ждала, не послышится ли звук поцелуя. И о чем я думаю даже в такой момент?! Поцелуев не было.

Вытерев непрошеные слезы, я повернулась на другой бок и снова попыталась уснуть.

Мне показалось, я едва успела закрыть глаза, когда чье-то осторожное прикосновение снова разбудило меня. Я испуганно вскочила.

— Тс-с-с! — сказал кто-то очень знакомым голосом. Зеленой искрой зажглись в темноте глаза. Фрамат! Шеф!

— Идите за мной, Жанна, — велел Афанасий Германович.

Мы отошли довольно далеко от лагеря. Ночью идти по горной тропинке над бездной было жутко, но шеф, который, похоже, прекрасно видел в темноте, заботливо поддерживал меня.

— Ну вот, здесь нас никто не услышит, — удовлетворенно сказал он наконец. — Можем поговорить.

Зеленый свет Модита и серебристые лучи Матин освещали маленькую площадку. Днем отсюда, наверное, открывался великолепный вид на горы и реку Штор.

— Я позвал вас, Жанна, чтобы поделиться своими проблемами, которые могут оказаться и вашими, — безо всяких предисловий начал шеф.

Я поняла, что он не собирается говорить со мной о смерти сенса Зилезана. Не может быть, чтобы он не знал. С другой стороны, чего я жду? Оправданий? Объяснений? Соболезнований?

— Что случилось? — спросила я.

— Многое случилось, Жанна. Во-первых, пять дней назад умер король Энриэль.

Я ахнула.

— Да-да. И как вы думаете, к кому перешла власть?

— К канцлеру Лозэну?

— Вот именно, — невесело усмехнулся фрамат. — Знаете, Жанна, признаюсь вам, что за всю историю Шимилора не происходило подобных вещей. По сути это государственный переворот. Канцлер провозгласил, что наследник престола мертв. Он давил на священников, требуя его короновать, представил какие-то сомнительные бумаги, доказывающие его право на престол. Вам ведь известно, что канцлер имеет родственные связи с королевским домом? Ну вот. Кму все удалось. Через три дня после смерти старого короля согласно законам Шимилора его короновали.