Наследники Ассарта (Капитан Ульдемир - 4)
Шрифт:
Здесь же его вмешательство было невозможным – и я был об этом заранее предупрежден.
Тогда страх был мгновенным – потому что через миг бояться стало уже некому и нечему, а когда я очнулся, опасностей вокруг меня более не существовало.
А сейчас я все еще продолжал быть, и никакими средствами не мог ни остановить непонятное действие, частью которого являлся, ни ускорить его, ни даже понять, что происходит.
Не знаю, чем бы это могло кончиться, если бы не Эла.
Она, беззащитная здесь, вдруг вспыхнула передо мной коконом света. Она была в легком спортивном костюме –
Улыбнулась. И проговорила – или, во всяком случае, я услышал:
– Ульдемир! Не бойся! Все будет хорошо!
А в следующее мгновение объем света, заключавший ее в себе, на моих глазах рвануло, завертело, стало раздирать на клочья, быстро гаснувшие, разлетающиеся в разные стороны, – словно кто-то дробил, заливал, затаптывал вспыхнувший фейерверк.
И ее не стало.
Но – словно бы сила окружавшего меня мрака ушла на то, чтобы победить тот высокоорганизованный дух, каким являлась Эла, – пространство, в котором я находился, стало светлеть.
И одновременно боль пронзила меня, каждую клетку, промчалась по всякому нерву, красным пламенем вспыхнула в любой капле крови, все еще обращавшейся, как оказалось, по сосудам.
С болью пришло и новое состояние, дотоле не известное мне: одержимость.
И я почувствовал себя как берсеркиер, идущий на врага – вперед, напролом, не боясь ничего и никого, видящий и признающий в мире только одно: возобладать, одолеть, уничтожить – потому что иначе всякое дальнейшее существование вообще потеряет смысл.
Возможно, я при этом что-то кричал; не знаю. Помню одно: не думая о последствиях, не боясь более ничего, я, оказавшись на мгновение как бы снаружи, вне своей плоти, швырнул тело вперед, как если бы находился опять в открытом космосе и не рисковал в следующее мгновение врезаться во что-нибудь, слишком твердое для материала, из которого я, как и все мы, создан.
Одновременно я придал телу вращение вокруг вертикальной оси, как бы разметая лучом дарованного мне зрения все, что было вокруг меня, что облепляло, стягивало, стискивало, пугало…
И мгла стала отрываться длинными лоскутьями и отставать.
Что-то творилось вокруг. Мне почудилось несколько фигур – одна была, помнится, в рыцарских доспехах, другая – в долгополом кафтане, были и еще какие-то. Они махали – кто рукой, кто мечом, словно желая то ли остановить, то ли предупредить меня о чем-то. Но клочья тьмы сгустились вокруг них, а когда через мгновение рассеялись – на месте фигур не осталось более ничего.
Мне было тогда неведомо, что я присутствую при гибели последних рыцарей некогда великого Ордена Незримых. Они пытались помочь мне, но это стоило им самого их существования. Однако мне сделалось немного легче: мрак расходовал свою черную энергию, я же пока не испытывал серьезного сопротивления. Сам же я был напитан как бы неким концентратом энергии. Она разорвала бы меня, попробуй я высвободить ее в обычных условиях. Но здесь только с ее помощью и можно было существовать и действовать.
Я промчался, не уделив им внимания. Понимал, что это – не враги. И сосредоточился на том, что возникло впереди.
То были светящиеся, полупрозрачные шары, они переливались внутри, словно были сделаны из невещественного прозрачного муара. Похоже, они двигались, как ракета, испуская часть плазмы, из которой состояли. Но это было первое впечатление – а уточнять было некогда. И я не стал ни атаковать их, ни уклоняться, а просто продолжил свое стремление вперед, готовый ударить по ним, едва они попытаются предпринять что-то против меня.
Я летел вперед. По-прежнему не видя – куда. Разве что темнота уже и за пределами моего светового кокона стала, может быть, чуть-чуть разжижаться, светлеть.
Шары не проявили никакой агрессивности. Но они оказались здесь явно в какой-то связи с моим появлением: держась на почтительном расстоянии (насколько здесь вообще можно было судить о расстоянии), они мгновенно изменили – все вдруг – направление своего полета и стали сопровождать меня, словно истребители эскорта – самолет какой-нибудь важной шишки. Но ни один из них – ни из синих, ни зеленый – не пытался сократить расстояние. Пока этого было для меня достаточно.
По-прежнему не было ощущения времени; не было бы и чувства движения – если бы не полосы темноты, пролетавшие мимо; они мчались назад многими слоями, так что все равно мгла оставалась мглой – только казалась как бы нашинкованной. Я продолжал вращаться вокруг своей оси, словно возвысившись до ранга небесного тела.
Но вскоре возникло впечатление, что пространство, в котором я летел, направляясь, возможно, не ближе, чем к центру планеты, начало сужаться. Между лохмами тьмы по сторонам замелькало что-то другое: тоже черное, но отблескивавшее. Потом чернота перешла в коричневые, затем и в красно-коричневые оттенки. Почудилось, что я попал в какое-то гранитное подземелье.
Если я правильно – хотя и чисто интуитивно – оценивал свою скорость, то от поверхности должно было быть уже весьма далеко. Но до центра планеты – хотя Ассарт размерами и уступает Земле – оставалось наверняка еще много-много-много. Видимо, то, что меня интересовало, находилось куда ближе к поверхности.
Только бы правильно угадать – что же меня интересовало!..
Посадку на Нельту разрешили без осложнений. Командир «Алиса» (имени своего он так и не назвал) и Советник, выполнив портовые формальности, первый неофициальный визит нанесли в местное отделение Межпланетного банка.
Там они обменяли некоторые из бывших сокровищ Ассарта на чеки, принимавшиеся к уплате на любой планете Нагора.
Безусловно, банк мог бы очень серьезно поинтересоваться происхождением драгоценных вещей. Хотя их владельцы и не скрывали, что прилетели с Ассарта. Это никого не удивило: как известно, на этой планете все шло вверх ногами. Может быть, если бы продавцы попытались торговаться, банк заупрямился бы. Но ассартиды оказались сговорчивыми, и прибыль банка обещала быть если не стопроцентной, то уж на пятьдесят-шестьдесят можно было смело рассчитывать. Вещицы были – находка для коллекционеров. К тому же каждая имела официальный сертификат, который уже сам по себе стоил дорого.