Наследники
Шрифт:
Обсуждалось много вариантов и предложений, как быть с этим участком. Хорошо бы пройти через холмы весной — легче, быстрее, дешевле. Это было соблазнительно, но нереально — водозаборная трасса нужна сейчас, она должна работать. Оставалось сделать лишь один рывок, но какой трудный! Геологи утверждали, что там, в глубине, условия легче, грунт мягкий. Только когда до него доберешься? Сейчас же, на подступах к отрогам гряды, трасса шла сквозь твердый известняк и гравийно-песчаные пласты. Да еще этот трескучий мороз и режущий ледяной ветер… День и ночь с обеих сторон гряды слышалась пулеметная дробь отбойных молотков, ревели моторы машин, полыхали костры.
Удальцов, положив телефонную трубку, с досадой сообщил Виктору:
— Работы прекращаем. Приказ Данилина. Вот ведь ерундистика! У каких-то паршивых холмов застряли. На Памире не такие горы проходят. А мы завязли.
— У них эти работы — главное, основное. И техника и опыт. У нас — лишь эпизод.
— Ну и что? Нет, не так бы я все это сделал. Заложил взрывчатку — и все. Взлетели бы в небеса эти местные Эльбрусы да Эвересты.
— Правильно. И деревни, что в округе, вместе с ними.
Удальцов уныло согласился:
— Знаю. Только очень уж досадно. Нет, чтобы этому Красному носу неделю-две подождать. — И, чуть помолчав, спросил: — Так как? Объявим, что шабаш? Пусть штурмуют палатки?
— Придется.
Удальцов наклонился к микрофону. В репродукторах по обеим сторонам трассы раздался его голос:
— Внимание, внимание! В связи с понижением температуры всем бригадам прекратить работы. О времени выхода на участки сообщу дополнительно.
Минут через пятнадцать — двадцать в конторку ввалился Ефим Мишутин. Весь он был заиндевелый, брови белесые от инея, как у заправского деда-мороза.
— Значит, командуем! — не здороваясь, бросил он. — Великое дело техника. Крикнул в микрофон — и вся недолга.
— О чем вы, Ефим Тимофеевич? — невинно спросил Удальцов.
— Будто не понимаешь? Молодой, а хитришь. Зачем такое по радио кричал?
— Не могу иначе. Два начальника приказали: Данилин и его величество мороз.
— Мороз, мороз… — раздраженно проговорил Мишутин. — Какие пугливые у нас начальники. А ты бы прежде, чем в эту свою технику кричать, нас позвал, посоветовался.
— О чем советоваться-то? Дело ясное.
— Это кому как. Поди, слышал прибаутку о том, в каких случаях торопливость нужна?
Аркадий не успел ответить, как в вагончик вошел Зайкин, за ним еще двое бригадиров. Скоро здесь уже стало совсем тесно. Бригадиры слушали, как Мишутин препирался с Удальцовым, потом тоже включились в спор. Аркадию, наконец, это надоело, и он, встав из-за своего маленького скрипучего стола, разрубая ребром ладони воздух, решительно заявил:
— Одним словом, дорогие товарищи, так. За технику безопасности отвечаю я. Прошу это помнить. И потому разговор этот давайте прекратим. Кроме того, есть приказ начальника стройки.
— Правильно, есть такой приказ, — послышался голос Данилина.
Они с Быстровым протискивались от двери к столу Удальцова, выискивая свободное место.
— Так почему же приказ не выполнен? Почему не прекращены работы? — Данилин обращался к Удальцову, и в голосе слышалось недовольство.
— Ваше указание объявлено, но вот товарищи, — Удальцов показал на бригадиров, — возражают.
— А знают ли товарищи, что на улице более тридцати? А скоро будет еще больше?
Послышались голоса:
— Знаем…
— На себе испытали.
— Тогда в чем же дело? — голос Данилина прозвучал уже строго, требовательно. — Мы с вами за людей отвечаем, надо понимать.
— А почему это вы, Владислав Николаевич, нас в недоумки произвели? Почему считаете, что не понимаем? — Мишутин теперь наступал на Данилина.
— Мы не из боязливых, — послышался голос Зайкина.
— После кабинета оно, конечно, холодновато, — послышался чей-то насмешливый голос.
Данилин не ответил, только исподлобья посмотрел в ту сторону, откуда послышались эти слова. Затем суховато, сдержанно проговорил:
— Мы не имеем права рисковать.
Но Мишутин был неумолим:
— С умом надо дела делать, начальник. С умом. Тогда и риску не будет. Перерывы делать почаще. Одежду теплую подбросить.
И опять раздались голоса в его поддержку:
— Правильно. Резонно говорит Тимофеевич.
Быстров видел, что настроение у бригадиров непримиримое. Приказу, конечно, подчинятся, но не убеждены, что это нужно. Своих людей они знали, были уверены, что могут потягаться со стужей.
А Мишутин шел к столу, чтобы продолжать спор. Удальцов вопросительно посмотрел на Быстрова.
— Пусть выскажется. Да и другим, кто захочет, дай слово.
Все знали: Мишутин выступает толково, содержательно, но порой длинновато. И потому сейчас, когда Ефим Тимофеевич пробрался к столу, кто-то крикнул:
— Ефим, ты того, не очень томи!
— Да, да. Политику сегодня не вкручивай.
Мишутин недовольно огляделся, выдохнул:
— А я уже все сказал. Подошел-то сюда, чтобы начальство лучше слышало. Наша бригада, как известно, не на тихом местечке стоит. На северном склоне ветряга такой, что порой на ногах трудно удержаться. Но ребята мне поручили сказать: с работы уходить пока не собираются.
Его раскатистый бас заполнил всю комнату и, казалось, висел в ней, как что-то осязаемое.
Мишутин помолчал и, сумрачно глядя на Данилина и Удальцова, закончил:
— А ответственность? Ну что же, ответственность мы берем на себя. С вас же спрос другой: может, валенки в складах есть? Полушубки? Рукавицы теплые? Вот это бы тут пригодилось.
Быстров наклонился к Данилину, пряча улыбку, вполголоса сказал:
— Придется уступать, а? Заставить их подчиняться приказу, конечно, можно. Только нужно ли? Молодые кости не так быстро мерзнут. А вот одеть ребят надо. Как у нас с теплой спецодеждой?