Наследники
Шрифт:
Крылатов долго осматривал прогалину, несколько раз вымеривал ее шагами, в разных поворотах становился к корневищам дерева.
— Что ж, Никифорыч, зона обстрела у него была отличной. Мог легко добить. Видимо, принял зверя за мертвого, не ожидал нападения.
— Возможно. Вообще преследовал он его чудно. То ли не был уверен, что нагонит, то ли, наоборот, был убежден, что никуда кабан не денется. Когда мы вот с товарищем следователем впервые осматривали их следы, то диву дались. Федорыч и шел словно наобум. Иногда даже опережал секача, когда тот в стороне отлеживался. Удивляюсь, как он раньше на него не набросился.
Новиченко подтвердил:
— Действительно, товарищ полковник, все так и было. Неопытность была очень даже заметной.
— Неопытность? Да ведь Мишутин только на моих глазах пять или шесть кабанов взял.
— Тогда… Как же объяснить происшедшее?
— Пока не знаю, товарищ капитан.
Генерал приветливо улыбнулся, поднявшись навстречу Крылатову.
— Ну как, Петр Максимович, удачно съездили? Намучались, поди?
— Да нет, не очень. Но кажется, труд не напрасен. Думаю, уверен, что сумею помочь вам… помочь не совершить ошибки. Но сначала мне придется рассказать вам много такого, что на первый взгляд покажется не имеющим прямого отношения к случаю в Заболотье.
Поводом для ссоры послужил незначительный, в сущности, случай.
— Ты не забыл, что мы сегодня должны быть у Алешиных? — спросила Зинаида Михайловна мужа, когда он пришел домой со службы.
Мишутин долго не отвечал, потом, стараясь придать голосу мягкий, просительный тон, проговорил:
— Может, не пойдем, Зина? Устал я сегодня. Да и скучища там будет. Засядут за преферанс, никого от стола не оттащить. Разговоры тоже все об одном и том же. У мужчин — кто куда будет назначен, кого на пенсию вот-вот отправят… А у вас — все тряпки, моды да как похудеть.
— А ты не будь бирюком. Люди играют — ты играй! Бесе-дуют — ты беседуй!
— Давай не пойдем, Зинуша. У Алешиных не какой-то там юбилей, а обычная вечеринка. Обойдутся без нас.
Но Зинаида Михайловна была настроена иначе. Она и с работы отпросилась пораньше, и платье, что приятельницы еще не видели, только что погладила.
— Стареешь ты, Василий. Обленился, как сибирский кот. Собирайся. А то одна уйду.
— Вот и отлично. А я отдохну, — обрадовался Василий Федорович и стал расшнуровывать туфли.
Зинаида Михайловна пришла поздно. От нее немного попахивало вином, и Василий Федорович отпустил по этому поводу безобидную шутку. Жена промолчала.
— Ну, что молчишь? Расскажи, как там веселились? — отогнав от себя сон, спросил Василий Федорович и потянулся за сигаретами.
— Не кури, пожалуйста. И так дышать нечем.
— Это почему же нечем? Окно открыто.
— Все равно не дыми. Противно.
Василий Федорович пожал плечами:
— Если противно, пойди в ту комнату.
Зинаида Михайловна посмотрела на сонное лицо мужа, и злое чувство поднялось в ее душе. Она вскочила, свернула свое одеяло, простыню, матрац и ринулась из комнаты.
Василий Федорович с недоумением посмотрел ей вслед и, с досадой затушив сигарету, двинулся за женой. Та лихорадочно устраивала постель на диване в столовой.
— В чем дело, Зина? Что с тобой?
— Уйди отсюда, пожалуйста.
— Да объясни ты наконец, в чем дело? Какая муха тебя укусила? Обозлилась, что к Алешиным я не пошел? Ну, виноват… Извини. И не злись. А то посмотри, как разошлась, глаза гром и молнии мечут.
— А ты хочешь, чтобы они любовь да ласку источали? По какой такой причине?
— А что, так уж и нет этих самых причин? — тоже начиная раздражаться, спросил Василий Федорович.
Зинаида Михайловна резанула мужа испепеляющим взглядом. Ей захотелось сейчас же высказать мужу все, что накопилось у нее на сердце.
— Конечно, ты осчастливил меня. Ох как осчастливил! Жизнь райская.
Василий Федорович понял, что разговор предстоит длинный, и устало опустился в кресло у окна.
— Ну, давай, давай, продолжай.
— Да уж послушай… Выскажу, все выскажу. Нет больше моего терпения. Ты подумал хоть раз, какую радость я имею в жизни? Работа, магазин, кухня, стирка, уборка и опять работа… Ты черствый и закоренелый эгоист.
Василий Федорович решил слушать жену не перебивая. Все, что она говорила, он слышал уже не раз и не два, нового она, в сущности, ничего не добавила. Но думал он сейчас о другом. Вспомнилось, как почти два десятка лет назад он, окрыленный, почти обезумевший от счастья, вбежал к ребятам в общежитие с двумя бутылками вина и огорошил всех невероятным сообщением.
— Ребята, поздравьте, мы с Зинушкой расписались. Так что гуляем!
Кто позавидовал, кто посочувствовал: еще одна холостая единица гибнет! — но поздравляли все. Выбор одобрили тоже, в сущности, все. Зина была все-таки интересной девчонкой.
Василий Федорович смотрел на Зинаиду Михайловну и с грустью думал: как безжалостно время. Женщина, сидевшая на диване, даже отдаленно не напоминала ту Зину, которую он когда-то, трепеща всем сердцем, вел в загс.
Зинаида Михайловна сидела все в той же оскорбленно-непримиримой позе. Волосы ее растрепались, неприбранные, они предательски обнажали поседевшие пряди, в открытый ворот рубашки проглядывало стареющее тело, желтоватая, уже морщинистая шея.
Женщина заметила, что муж пристально смотрит на нее, уловила изучающий, недобрый взгляд, запахнула рубашку. И взглядом, тоже изучающим и недобрым, посмотрела на мужа. Перед ней был рыхловатый, полысевший человек. Помятое лицо. Довольно объемистый живот туго натягивал белую майку. И это — Вася Мишутин? Весельчак, заводила всех студенческих вечеров? Васька, который сводил с ума не только ее, но и многих ее подруг? Как же он изменился, постарел и подурнел! Зинаиде Михайловне почему-то сделалось ужасно жалко себя, и она, уткнувшись в подушку, заплакала.