Наследники
Шрифт:
По реке то и дело сновали лодки, катера, речные трамваи. Рябь волн почти не сходила с ее глади. Когда же река на несколько минут успокаивалась, в ней, словно в гигантском зеркале, отражался и серый гранитный парапет, и начинающие зеленеть липы, и цепочка огромных домов, выстроившихся вдоль Фрунзенской набережной. А там, дальше, в воду гляделись туго натянутые серебристые струны Крымского моста, золотые купола кремлевских соборов, громада высотного дома на Котельнической…
Таня почувствовала, что Алексей встал рядом, молча, осторожно, и ей стало так радостно и так тревожно от какого-то не совсем еще понятного ей предчувствия, что она зажмурила глаза и тихонько прислонилась к плечу Алексея.
Алексей тихо проговорил:
— Таня… я… давно хотел сказать тебе…
Таня медленно подняла голову, приложила палец к губам:
— Тихо, молчи, Алеша…
Она словно боялась, что слова разрушат то удивительное состояние, которым были полны оба и которое чувствовали только они, они двое. Маленькая горячая рука Тани сжала руку Алексея.
Долго стояли молча. Потом медленно пошли по набережной. Алексей крепко держал Таню за руку, будто опасаясь, что она вот-вот может исчезнуть и все происшедшее окажется сном.
Прощались у институтского общежития, почти ничего не говоря. Алексей мягко, осторожно гладил ее волосы. Таня чувствовала тепло и легкую дрожь его больших, грубоватых рук, и незнакомое ей чувство острой, мучительной радости наполняло ее.
Глава XXXIII. И снова в тревожную даль
Данилин молча протянул Быстрову два тонких скрепленных листка бумаги и суховато, буднично сказал:
— Приказ министра. Уже утвержден состав правительственной комиссии по приемке объектов.
Быстров бегло прочел бумагу, возвратил Данилину.
— Благодарность, премии и даже к правительственным наградам представляют, а ты вроде недоволен?
— Я рад. Очень. Но и жаль.
— Чего же?
— Ты все прочел-то? Уже новый объект химстроевцам определен. Усть-Бирюсинск. С людьми расставаться придется. Привык. Тебя вот тоже не будет хватать…
Быстров пошутил:
— А я-то думаю, чего Данилин и все его помощники какие-то потерянные ходят? Оказывается, вот в чем дело.
— Ты не смейся, Алексей. Такой уж мы народ, строители. Строим, строим, все скорее да скорее. Проходит год, два, три. Вырастает завод, ГЭС или целый район новых домов. Радостно видеть это? Очень. И в то же время немного грустно. Уже другие люди начинают хозяйничать тут, а тебе надо подниматься со всем своим скарбом и другое место приглядывать. Опять тебя ждет то ли будущий завод, то ли комбинат, то ли новый, пока лишь в чертежах представленный город.
— У каждой профессии есть что-то свое, и плюсы свои и минусы.
— Да я не жалуюсь, не пойми меня так. Я строитель до мозга костей. А настоящий строитель свое дело никогда не бросит. Пытаются некоторые — осядут, с полгода-год проработают, а потом, глядишь, опять появляются. Спрашиваешь: «Почему вернулся?» — «Не могу, — говорит, — скучно». Вот так-то, Алексей Федорович. Строители, брат ты мой, совсем особая порода людей. Не каждый к нашему делу пристрастится.
— Камешек в мой огород? — спросил Быстров.
Данилин хмуро отмахнулся:
— На комплименты напрашиваешься, парторг? Раньше за тобой этого не замечалось.
Быстров не ответил и после некоторого молчания спросил:
— Как у нас с «почтовым ящиком для потомков»?
— Через недельку закончат.
— Ты предупреди там, Владислав Николаевич, чтобы не подвели. Комсомольцы волнуются. Дело-то они задумали интересное.
…Мысль о письме потомкам — комсомольцам далеких будущих лет родилась в бригаде Кости Зайкина. Как-то ночью сидели ребята у костра, грелись: апрельские ночи в Подмосковье теплом не балуют. Бригаду опять бросили на боевое, срочное дело — сооружение погрузочно-разгрузочной площадки. Сделать ее надо было за одну декаду, и пришлось ребятам здесь дневать и ночевать. В одну из коротких передышек кто-то проговорил со вздохом:
— Штурмуем, мерзнем, друзей теряем… А потомки даже знать не будут, как мы тут им дорожки прокладывали.
Сосед парня по местечку у костра с иронией откликнулся:
— А ты, я вижу, в историю войти захотел?
— Насчет истории не знаю, а потомкам не вредно бы узнать, как «Химмаш» строили и вообще как жили…
Гриша Медведев, рассудительный и малоразговорчивый, особенно сейчас, когда на плечи свалилась ответственность за всю бригаду, поглядывая на ребят, проговорил:
— Как смотрите, если поговорю в комитете?
Зарубин, когда он рассказал ему об этом, после некоторого раздумья согласился:
— Мысль, по-моему, действительно любопытная. Давайте-ка начинайте сочинять свое послание.
Через несколько дней в комитете уже лежали мелко исписанные листки — ребята зайкинской бригады были люди дела. Почти ни к чему в письме нельзя было придраться. Виктор показал его Быстрову. Тот сначала улыбался, читая письмо, потом задумался и позвонил Данилину:
— Как смотришь?
— Идея мне тоже нравится. А почему не сделать? Заложим поглубже шахту, специалистам поручим подумать, как сохранить наши письмена. Пусть прочтут товарищи, как трудились их предки, чем дышали, как жили, о чем спорили.
— О чем и как спорили, тоже напишем? — с лукавой усмешкой спросил Быстров.
Данилин понял. Ответил просто:
— Что ж, из песни слова не выкинешь.
…Главный корпус был расцвечен флагами, лозунгами, широкие алые транспаранты спускались по простенкам до самого тротуара. На светло-кремовом фоне взметнувшихся ввысь стен, на зеркальной глади забранных в легкие алюминиевые переплеты оконных проемов кумачовое убранство выглядело особенно ярко и празднично.
Строители заполнили всю площадь, шоссе перед корпусом, все переходные дорожки и даже будущий газон.