Наследники
Шрифт:
— Товарищи химстроевцы…
Быстрова узнали сразу.
— Опять митинг, — ухмыляясь, заметил Ефим Мишутин. — И любит же наше начальство это дело! — Но все же предложил бригаде: — Подвинемся поближе, послушаем.
И Быстров, и министр, и секретарь ЦК комсомола выступали коротко и говорили обычное — желали успеха и удачи в новых краях. Но, видимо, потому, что и аудитория, и сами ораторы были взволнованы, сегодня каждое их слово казалось химстроевцам каким-то особенно проникновенным.
К микрофону подошел Данилин.
— А я просто хочу пожелать вам счастливой дороги. Встретимся на Енисее.
Это было новостью. Химстроевцы знали, что «наверху» обсуждается вопрос о Данилине. Прошел, однако, слух, что решено оставить его в министерстве. А выходит, едет Данилин, с ними едет!
Потом Владислав Николаевич признавался, что таких восторженных оваций в свой адрес он за свою жизнь не слышал ни разу.
Когда буря несколько поутихла, Данилин вновь наклонился к микрофону:
— Вот только с товарищем Быстровым у нас заминка вышла. Не отпускают его в Усть-Бирюсинск. Думаю, надо нам попросить Центральный Комитет партии уважить химстроевцев. Как считаете?
После секундной паузы с площади раздалось сразу с десяток выкриков:
— Правильно!..
— Очень правильно!..
— Даешь и Быстрова на Енисей!..
Быстров обескураженно молчал, а потом набросился на Владислава Николаевича:
— Ты что тут новгородское вече устраиваешь?
Данилин, смеясь, показал на площадь. Оттуда, словно волны прилива, неслось:
— Быстрова тоже!..
— Не робей, Алексей Федорович!..
— С нами не пропадешь!..
— Голосовать, голосовать!
Данилин весело проговорил в микрофон:
— Правильно. Глас народа — глас божий…
И проголосовали-таки. Единодушно, на одном вздохе.
Быстров, совсем не ожидавший такого поворота, сердито выговаривал Данилину:
— Ну что ты затеял? К чему это?
Данилин отбивался:
— А что? Могут ведь и учесть настроение химстроевцев.
Подойдя к микрофону, Быстров, сдерживая волнение, хрипловато проговорил:
— За доверие спасибо, товарищи. Но, сами понимаете, решать будут, кому положено. А теперь слово руководителю вашей экспедиции товарищу Зарубину.
Виктор деловито объявил:
— Прошу внимательно прослушать порядок посадки на поезда, время отправления составов…
Толкаясь, штурмом берут ребята вагоны. Вроде и некуда торопиться. Нужды в суматохе тоже нет — места определены каждому. Но нет, берет верх молодой задор, кругом какая-то веселая кутерьма и суматоха.
Быстров и Данилин стояли у заградительных решеток платформы и вполголоса беседовали, наблюдали за посадкой. Немного поодаль — Луговой и Таня. Семен Михайлович жадно, взволнованно наблюдал за происходящим. И совсем расчувствовался, когда услышал, что химстроевцы умудрили с Быстровым.
— Танюша, вы слышали? Нет, подумайте-ка над всем этим. Отчаянные же ребята.
Больше всего забот было у Виктора Зарубина. И распределение бригад по эшелонам, и проверка явки людей, и погрузка багажа. Правда, помощники у него отменные: Богдашкин и Удальцов крутились как волчки, на лету схватывали все, что было еще неясным, требовало увязки и утряски. Мгновенно исчезали, а через какие-нибудь минуты появлялись вновь.
Иногда Зарубин подбегал к пятой платформе. Виновато, торопливо спрашивал у Вали:
— Ты как тут? Только смотри не уходи с этого места, а то разминемся. Богдашкин едет первым эшелоном, Аркадий — третьим, а мы замыкаем. Так что жди и не скучай.
Валя усмехнулась:
— Скучать некогда. Видишь?
Валя указала на окружавшее ее хозяйство. Виктор ахнул. Здесь стояли четыре коляски с младенцами, которые с удивительной невозмутимостью что-то усердно сосали, совершенно игнорируя происходящую суматоху. Здесь же громоздились десятки узлов, чемоданов, свертков. То и дело подбегали женщины, девушки, оставляли свою кладь и, запыхавшись, скороговоркой просили:
— Валюша, посмотри за моим скарбом, в магазин заскочить надо.
— Валюша, пусть мой пацан около тебя немного побудет. Надо мужика найти. Иначе того гляди застрянет в буфете, переберет…
— Э, да у тебя тут настоящее бюро добрых услуг, — усмехнулся Виктор, — скучать действительно некогда. — И, довольный и успокоенный, вновь заторопился к платформам.
Наконец посадка подошла к концу. Только редкие опоздавшие перебегали от вагона к вагону, разыскивая своих.
Зарубин подошел к Быстрову и Данилину. Утирая пот со лба, спросил:
— Погрузка закончена. Можно трогаться? — Посмотрел на часы. — Уложились точно во время, железнодорожники обижаться не могут.
— Раз все готово — отправляй, — сказал Данилин.
Зарубин дал знак машинисту первого состава. Тихо дрогнули на сцепах вагоны и пошли, пошли мимо платформ голубой сверкающей лентой. В окнах мелькали знакомые загорелые лица, машущие в прощальных приветствиях руки.
Из нескольких вагонов хлынула песня:
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная —
И нету других забот.
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет…
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет!
Быстров, как-то весь подавшись вперед, вслушивался в слова песни и незаметно для себя махал правой рукой в такт мелодии, как бы дирижируя. Эта песня еще с тех памятных дней зареченекой конференции, когда комсомольский актив сказал свое веское слово о его судьбе, всегда вызывала в его душе беспокойную приподнятость.