Наследники
Шрифт:
Секретарь старался говорить спокойно, но голос выдавал: в нем слышались довольные, горделивые нотки.
— А где же наш «Химстрой»? — ревниво спросил Снегов.
— Вот он, — и секретарь указал на ярко-красную лампочку, мигавшую недалеко от Москвы. — Объект первоочередной. Редкое заседание правительства проходит без того, чтобы о вас речь не шла.
Когда вернулись от карты к столу, секретарь ЦК потер ладонями лицо, прогоняя усталость, чуть виновато улыбнулся.
— Ну что ж, дорогие товарищи, кончать будем? Я бы рад и еще посидеть с вами, да обещал на собрании в МГУ быть. Скажу вам откровенно, разговор у нас был полезный и нужный. Эти вопросы беспокоят сейчас не только нас с вами, беспокоят они и Центральный Комитет нашей партии. Недавно там, — он кивнул в сторону здания ЦК, — довольно основательно критиковали нас за то же самое, о чем сегодня шла речь. Многие наши организации непомерно увлеклись хозяйственной работой в ущерб воспитанию молодежи. Это, к сожалению, факт, и факт бесспорный. Вот так-то, Анатолий. — И, обращаясь к нему, продолжал: — Но вы зря считаете, что вас кто-то хочет сбить с полета, что, более глубоко и энергично занявшись политической, воспитательной работой с ребятами, уйдете с главного направления. Неверно это. Прежде всего никто не предполагает, что мы совсем отойдем в сторону от насущных вопросов хозяйственной жизни. Этого никогда не будет. Но у нас с вами к этим вопросам должен быть свой подход, свое поле приложения сил. Если мы будем работать за снабженцев, за отделы кадров, если превратимся в толкачей и пробивал, то неизбежно ослабим связи с молодежью, а тогда, безусловно, ослабнет и наше влияние на нее.
Снегов попытался возразить, но Быстров, укоризненно взглянув на него, тихо сказал:
— Послушай же, что говорят и другие.
— Конечно, это перестройка нелегкая, — продолжал секретарь ЦК. — У нас есть немало товарищей, которые привыкли мыслить и работать как хозяйственники, им легче отмобилизовать тысячу-другую комсомольцев, выбить фонды, протолкнуть вне графика железнодорожный состав, чем организовать дело так, чтобы молодежь не только хорошо работала, но и училась, разумно отдыхала, всесторонне росла. Они без запинки ответят, в какой стадии освоения находится тот или иной объект, тот или иной агрегат, но часто беспомощны, когда спрашиваешь, почему, допустим, скучно в заводском клубе, почему заглохла самодеятельность, в чем причина того, что слабо прививаются у нас новые обычаи и обряды. Придется кое-кому перестраиваться, и перестраиваться быстро, без затяжки. В нашей комсомольской тележке вообще долго сидеть не положено, а если не перестроиться, ребята могут вытряхнуть и досрочно…
Закончив, он посмотрел на Быстрова и Снегова.
— Ясна наша точка зрения?
— Вполне, — ответил Быстров.
— А вам, Снегов?
— Мне тоже ясна, но она меня не вдохновляет.
Секретарь ЦК развел руками, рассмеялся. Обратился к Луговому и Быстрову:
— Как видите, я прав. Перестройка будет нелегкая, и начинать ее придется с актива. Но ничего, осилим. И вас, Анатолий, полагаю, тоже сумеем убедить. Мы встретимся с вами еще раз. Надо же нам закончить этот спор.
Прощались у самой двери. Секретарь ЦК, задержав руку Семена Михайловича, спросил:
— Вы-то, Семен Михайлович, согласны? А то, может, старая гвардия думает иначе?
Луговой почувствовал, что вопрос задан не из вежливости. От него ждали ответа, прямого и ясного, и ждали заинтересованно. Семен Михайлович, крепко пожав руку секретаря ЦК, убежденно ответил:
— Старая гвардия думает так же…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Снегов сидел в комнате один, торопливо разбирая бумаги. Вошел Быстров, сел напротив Анатолия, спросил:
— Почему застрял? Сегодня у нас вечер без суматохи?
— Так ведь критику партийного руководства надо учитывать? Надо. Вот и стараюсь. Я хорошо запомнил ваши слова: «„Химстрой“ — это тебе, товарищ Снегов, не обкомовский кабинет. Тут рабочий день не от и до, а круглые сутки».
Быстров улыбнулся.
— Дома бывать тоже надо. Иначе твоя хозяйка протестовать начнет.
— Вы это в точку, — натянуто улыбнулся Снегов. — Надька бастует, и, имейте в виду, если у нас с ней что-нибудь произойдет, виновником будете вы лично.
Сказано это было шутливо, но Быстров насторожился.
— А что, очень обижается?
— Не без этого. Ну да ничего, обойдется.
Анатолий подумал о том, как удачно сложилось, что Быстров зашел сюда и начало разговора произошло само собой. Правда, он собирался встретиться с ним завтра, подготовиться к разговору, но раз так вышло, может, даже к лучшему.
Глядя в сторону, Снегов хрипловато спросил:
— Алексей Федорович, скажите откровенно, вы очень недовольны мной?
Быстров посмотрел на него долго, внимательно, участливо спросил:
— Что случилось, Анатолий? Какая муха тебя опять укусила?
Снегов услышал в голосе Быстрова удивление, тревогу, и ему сделалось еще тяжелее. «Может, зря я это затеял? Может, не надо? Ведь все еще можно изменить. Но нет, отступать, кажется, уже поздно».
— Вы скажите, Алексей Федорович, откровенно скажите.
Быстров ответил не сразу. Прошелся по комнате, взглянул на график хода строительства, сводки соревнования бригад, висевшие на стене.
— Так я бы вопрос вообще не ставил, — сказал он, спокойно, дружелюбно глядя в глаза Снегова. — Работаем мы с молодежью плоховато, это верно, но…
— Вот это я и хотел слышать. Раз плоховато, раз не выходит — надо решать. Я сегодня опять был в ЦК. Попросил освободить. Вы уж извините, что я… ну… не поставил вас в известность раньше. Но ведь мою точку зрения вы знаете.
Быстров, казалось, никак не реагировал на это сообщение. Он сел к столу напротив Анатолия и механически перелистывал какую-то брошюру.
— То, что ты был в ЦК, я знаю. Товарищи звонили.
— Тогда, значит, все в порядке. Все правильно. Раз я оказался таким плохим…
Быстров поднял взгляд на Снегова, укоризненно, с досадой сказал:
— Не надо кокетничать, Анатолий. Ты ведь вроде серьезный парень. Зачем это? — И, выдержав паузу, спросил: — Скажи, это у тебя твердое, продуманное решение? Или обиду переступить не можешь?
— Нет, нет. Какая же обида? На кого мне обижаться? Решил я это в здравом уме и твердой памяти, как говорится. Замену найдете. Свято место пусто не бывает.
— Замену, конечно, найдем, хотя тоже дело нелегкое. Незаменимых людей у нас нет. Только я о тебе думаю, Анатолий. Раскаиваться, жалеть ведь будешь.
Снегов прекрасно знал, что и жалеть будет, и раскаиваться, но, посмотрев на стены тесной комнаты комитета, на стол с дешевенькой, залитой чернилами скатертью, представил себе, что опять день и ночь надо мотаться по бригадам, участкам, общежитиям, опять выслушивать едкие замечания Мишутина и других, претензии, упреки…
— Нет, Алексей Федорович, я решил твердо.
Быстров встал, аккуратно поставил на место стул.
— Поедем по домам, время позднее.
— Но вы же не ответили на мой вопрос.