Наследники
Шрифт:
— Ну, «Химстрою» это не страшно, — небрежно отмахнулся Быстров.
Крутилин возразил:
— Так-то оно так, но лучше бы обойтись без этого. Хорошая слава лежит, а дурная бежит. Как начнут склонять да прорабатывать, куда смотрели да почему проглядели. До самых верхов может дойти. А кроме того… и тебе лично эта история удовольствия не доставит.
Быстров изумленно взглянул на Крутилина.
— Не понимаю.
— Ну как же! Все-таки Казаков-то отец Тани…
Быстров помрачнел. Уже не первый раз Алексею напоминали о Тане именно в такой связи. Это больно ранило его, Алексей сразу настораживался, замыкался в себе, круто прерывал разговор. Он оберегал их дружбу с Таней решительно и непримиримо. И сейчас тоже, встав со стула, глядя прямо в глаза Виктору, он твердо проговорил:
— Ты переоцениваешь мои возможности. Ничего существенного я тут сделать не могу.
— Ну, ну, не прибедняйся.
— Ничуть я не прибедняюсь. Ты просто плохо знаешь наши законы. Ни вы с Казаковым, ни я, ни кто-либо другой не могут помешать следствию. Это исключено.
— Зря, зря ты, Алексей, говоришь такое. Без мнения парткома не обойдутся. Твой звонок решит многое. А если еще министр включится… Да и надо-то немногое — пусть обэхээсовцы не раздувают эту историю, не порочат стройку. Вот и все.
— Я поеду. Если ты звал меня только по этому поводу, то зря тратил время. — Сказал это Быстров так твердо, что Крутилин понял — другого от Алексея он не услышит.
Крутилин лежал, полузакрыв глаза, сбивчиво дышал. Ему хотелось, очень хотелось бросить сейчас в лицо Быстрову всю свою злость, беспощадные, уничтожающие слова: «Трус, не хочешь помочь, радуешься чужой беде!» Но, с трудом пересилив и сдержав себя, Виктор проговорил хрипло:
— Что ж, спасибо и на этом…
Алексей подошел чуть ближе к кровати и, стараясь говорить мягче, произнес:
— Извини, Виктор, но я действительно ничем не смогу помочь. Пустых же обещаний давать не хочу. Кстати… если твоя вина лишь в этой бумаге, то беду ты преувеличиваешь.
Крутилин буркнул что-то в ответ и, не подав руки, закрыл глаза.
Лены в передней не было, и Алексей был рад этому. Что бы он сказал ей? Чем мог утешить? Да и трудно было бы ему скрыть досаду от этой тягостной и ненужной, в сущности, встречи.
Глава XXVII. Капитан Березин рассказывает
Капитан Березин говорил неторопливо, обстоятельно.
Перед ним лежало три довольно толстых тома в твердых синих обложках. Между страницами белели закладки, и он по ходу разговора открывал нужные ему страницы и зачитывал выдержки из протоколов допросов, заключений экспертизы или показывал акты ревизий.
Данилин не мог сидеть спокойно. Он то вставал со стула и ходил по комнате, то садился за стол рядом с Березиным, просматривая документы, то опять возвращался на свое место. Быстров сидел у стола и слушал внимательно, молча. Суровая складка над переносицей как легла в начале разговора, так и не распрямлялась до конца.
— Итак, я подхожу к концу, — все так же неторопливо объявил Березин. — Если говорить коротко, сформулировать, так сказать, основную фабулу дела, то она сводится к следующему: Казаков и Четверня решили основательно заработать. Из-за слабого контроля за их деятельностью условия для этого сложились на стройке благоприятные. Они установили контакт со Шмелем, посадили подходящих людей на некоторые склады, бетонный завод, что получил «Химстрой» в Тимкове, и кое-какие другие места. Их задача упрощалась, конечно, тем, что сами они были, как вам известно, далеко не последними людьми на строительстве. Сначала была операция с Южным портом. Немало цемента тогда не доплыло, так сказать, до стройки. Затем развернули операцию с «Северянином», самую крупную из тех, что они осуществили на «Химстрое». Мы имели кое-какие сведения, что кооператоры-дачники откуда-то слева достают цемент, но поставщика обнаружить никак не удавалось. Ваши комсомольцы дали нам в руки первое звено… Правда, причастность Казакова и Четверни к этой истории доказать было бы трудно, а может, и вообще невозможно. В контакт с дачниками они не вступали, цемент, разумеется, не возили. Кто мог предположить, что заместитель начальника стройки занимается такими делами?
— А я и сейчас… — начал было Данилин, но Березин предупредил его вопрос:
— Что, не верите?
— Не то чтобы не верю, но, понимаете, никак в голове не укладывается.
Березин молча открыл один из томов.
— Вот что говорит Четверня: «Мысль о „Северянине“ принадлежит Казакову. По его поручению я съездил в Межевое, выяснил детали. Потом в ресторане „Будапешт“ мы обсудили план действий. Был там я, он и еще Богдашкин…»
— Может быть, это оговор? Четверня заметает свои следы? — спросил Быстров.
— Нет, — спокойно объяснил Березин. — Улик и доказательств более чем достаточно. Назову одну из них. У Шмеля мы изъяли записку Казакова. Очень существенный, между прочим, документ.
— Прямо-таки как в плохом детективном романе, — усмехнулся Данилин. — Наивные преступники попались вам, капитан. Неужели у Казакова не хватило ума не создавать такой улики, а у Шмеля на то, чтобы ее уничтожить?
— Не такие уж они наивные, ваши Казаков и Четверня. Дорожка-то была длинная, пока мы до них добрались. Когда ушла из дома дочь, Казаков правильно рассчитал, что дело может выйти наружу. И он принял ряд довольно энергичных мер. Надо было прежде всего сплавить с «Химстроя» Шмеля. Дома того уже не было. Он боялся наших ребят. Четверня в это время умчался в Межевое, чтобы сориентировать кооператоров. Что же оставалось Казакову? Самому встретиться со Шмелем было бы рискованно, и так своим вечерним визитом тот подвел его. И Петр Сергеевич поручил своему шоферу найти Шмеля и передать пакет, объяснив парню, что Шмель срочно уезжает в командировку, а в пакете дополнительная документация, наряды и накладные. Координаты дал лишь приблизительные, и шофер полдня мотался, пока не обнаружил этого самого Шмеля. Правда, — Березин хитровато усмехнулся, — Казаков мог упростить дело, прибегнув к нашей помощи. Мы-то точно знали, где и по каким закоулкам петлял Матвей Шмель. — Березин снова открыл одну из страниц и предложил Данилину и Быстрову: — Полюбопытствуйте.
Это была записка Казакова Шмелю. Короткая и паническая одновременно: «Посылаю билеты. Самолет в семнадцать. Отлет не откладывай ни на час, ни на минуту. В случае чего — немее камня. Посылаю часть. Большая ждет. Записку уничтожь немедленно».
— А почему же Шмель не уничтожил столь железную улику? — спросил Данилин. — Как вы это объясняете?
— Не только не уничтожил, а зашил в самое потайное место. Благородства у такой публики отродясь не бывало. Он эту записочку пуще глаза берег. С ней-то Казаков у него полностью в руках. Попал — пусть выручает, любыми силами, любыми средствами. Не попал — опять же рычаг, да еще какой! Любые условия предъявляй — все сделает.
— У меня к вам два вопроса, товарищ Березин, — заговорил Быстров. — Расскажите подробнее о комбинации в Южном порту.
— В самом начале строительства эта группа продала сто тонн цемента рыболовсоюзу, те пансионат строили на Рыбинском море и испытывали большую нужду в цементе. Один из «рыбаков» был знаком со Шмелем. Тот с благословения Казакова все устроил. Продали цемент рыболовсоюзу, а списали как подмоченный.
— Черт побери! — с досадой выругался Данилин. — Я помню эту историю. Там же акт пароходства был, указывалось, что баржа налетела на что-то.