Наследники
Шрифт:
— До конца не разматывайте, — сказал Березин. — Видно и так. — Он указал на фиолетовые разводы и пятна на руках.
Шмель снова стал заматывать бинты и хрипловато пробасил:
— Какая-то дрянь рассыпалась в складе.
Березин, чуть улыбнувшись, проговорил:
— Об этом мы поговорим завтра. Приезжайте утром. Часов в десять. — И, обращаясь к молчаливо сидевшему за столом Богдашкину, добавил: — Ничего вам не сорвем срочного, если отвлечем на некоторое время товарища Шмеля?
Богдашкин развел руками:
— Раз надо, значит, надо.
…А потом беседа в горотделе с глазу на глаз с этим подтянутым капитаном. Он был уже в форме. Серебристые погоны, вьющиеся волосы, вежливая улыбка. И вопросы, вопросы, вопросы. И обычные, ничего не значащие, и наводящие, прощупывающие. В конце беседы Шмель, однако, пришел к выводу, что ничего существенного капитан не знает. Ну, измазаны в каком-то порошке руки. Где тут криминал? На складах-то сотни разных вещей лежат: металл, цемент, химикаты и многое другое. Какой-то пакет или мешок мог и рассыпаться. Что тут такого?
О тех же, кто отвозил цемент в Межевое, пока не спросил. Почему? Очень важно, связывает ли он меня с ними. Пока неясно. Пока слишком повышенный интерес к системе отпуска и учета материалов на складах. И все же правильно, безусловно, правильно, что я предупредил этих тузов — Казакова и Четверню. Пусть почешутся, пусть пораскинут мозгами. И опять же правильно, что даю тягу. Сейчас мне быть здесь совершенно ни к чему. А старики не поскупились. Понадобится, и еще пострижем, запасы-то у них есть. Шмель, довольный, ухмыльнулся. И не только оттого, что чемоданчик, стоявший под столом, содержал некую солидную толику «сбережений» Казакова и Четверни. Его позабавило воспоминание, как он проучил этого сосунка с Тимковского растворного узла. Хлопот и без того было полно, но он не смог отказать себе в этом удовольствии.
Матвей заявился к директору Тимковского растворобетонного узла Хомякову часов в одиннадцать утра. Ничего не подозревавший Валерий восседал за столом в своей каморке, выгороженной в добротном здании складов. Он эту каморку уже успел культурненько оборудовать. И стол, и два кресла, и телефон. Дел у Валерия было не так уж много. Правда, сначала нажимали, чтобы принимал и принимал цемент. Потом поступила директива отпустить сколько-то тонн «Северянину». Отпустил. Сегодня вдруг пришло новое, и притом личное, распоряжение Данилина — прекратить как приемку, так и отпуск цемента до особого распоряжения. А вскоре приехали два работника бухгалтерии, опечатали склады и засели в другом конце помещения, где была диспетчерская, и ворошат теперь бумаги: накладные, наряды, ведомости.
Когда Валерий спросил, в чем дело, ему ответили, что сначала разберутся, потом скажут.
Его все это беспокоило, в сущности, мало. Работал он здесь меньше месяца и занимался пока больше организационными делами.
«Человек должен заботиться об условиях своего труда», — частенько повторял он вычитанные где-то слова и потому нещадно дрался за мебель, дорожки, за телефон и другие, безусловно, необходимые вещи. Не выгорало у него пока только с ковровой дорожкой. Скупердяй этот Богдашкин. Так пуганул его с этой заявкой — можно было подумать, что Хомяков пришел к нему за персональной «Волгой» или чем-то в этом роде. Но Валерий не терял надежду. И когда увидел входившего к нему Шмеля, тут же решил: «Этот Шмель в отделе снабжения гоголем ходит, говорят, он все может, надо попытаться через него».
— Я слушаю вас, товарищ Шмель, — степенно проговорил Хомяков и откинулся в кресле.
— Сядь сюда, — показал Шмель рукой на стул напротив себя.
Хомяков удивился, но, подумав, что Шмель все-таки оттуда, из управления строительства, какое-никакое, а начальство, возражать не стал и пересел.
Шмель поднял на него тяжелый, буравящий взгляд и вдруг резко, словно удар бича, бросил:
— Ну так как, директор? Значит, химией увлекаемся? А Четверня, старая галоша, уверял, что Хомяков ясен как на ладони.
Валерий удивленно уставился на него.
— Не понимаю, о чем речь. Нельзя ли более конкретно обрисовать ситуацию?
— Не притворяйся, бородатый ублюдок. А ситуацию я тебе еще обрисую. Не спеши. Значит, решил перехитрить Шмеля? Не за свое дело взялся, борода.
Валерий, выдавив из себя улыбку, пробормотал:
— Товарищ Шмель, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.
— Ах, ты не понимаешь? А это ты видишь? — и Шмель поднес к носу Валерия здоровенный кулачище золотисто-фиолетового цвета.
Валерий подался назад. Он побледнел, колени его мелко задрожали. С тоской посмотрел на дверь. Но Шмель дорожил сегодня каждой минутой.
— Встань, — прошипел он в лицо Хомякову. Тот послушно поднялся. Тогда Шмель взял его за воротник модной рубашки с какими-то змеями и аллигаторами, подтянул к себе и ударил своей фиолетовой пятерней сначала по одной, потом по другой щеке.
Валерий, задыхаясь от злости и обиды, взвизгнул:
— Вы что? С ума сошли? Я… я сейчас милицию позову.
— Тебе это не впервой, ублюдок. Сиди и не рыпайся.
Он толкнул Валерия обратно в кресло и пошел к двери.
— Это чтобы ты запомнил Матвея Шмеля. Бывай здоров, борода.
Дверь закрылась, а Хомяков все еще сидел, оторопело, неподвижно. Потом он вскочил, подбежал к столу, вытащил оттуда карманное зеркало и стал разглядывать свое лицо. Щеки горели ярким пунцовым румянцем, и даже борода не могла скрыть на нем следов шмелевской пятерни.
Хомяков запер на ключ дверь и долго стоял, прислонившись к косяку, обдумывая происшедшее. Но как ни старался, понять он ничего не мог. Подумал было позвать ребят (вся его немногочисленная бригада работала здесь же, на узле) и намять бока этому нахалу. Но как пойти к ребятам в таком виде? Да и где его сыщешь теперь, этого бандюгу? Махнув рукой, Хомяков вернулся за свой стол и долго сидел так, взаперти, в полном недоумении.
А Матвей Шмель, сидя за столиком ресторана, думал уже о другом. Куда направить свои стопы? Остаться в Сочи? Или податься еще куда? Официант уже в третий раз задавал ему один и тот же вопрос: «Гляссе или кофе по-восточному? И коньячку не подать ли для полировки?» — «Нет, не надо». Теперь Шмель торопился. Официант, увидев на столе солидные чаевые, расплылся в улыбке, проводил клиента до двери, нежно щеточкой смахнул с его широких плеч соринки.
Через несколько минут такси мчало Матвея Сидоровича во Внуково. Серебристый ИЛ стоял недалеко от металлических оград аэропорта. Немногочисленные в это время пассажиры гуськом поднимались по высокому трапу к открытым дверям самолета. Шмель быстро подошел к трапу, предъявил билет. В это время кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся. Сзади стояли Березин и еще двое, тоже в штатском. Шмель с тоской взглянул на ступеньки, бегущие вверх, к спасительной двери самолета.