Наследники
Шрифт:
Матвей Шмель был птицей стреляной.
С трудом осилив семилетку, он покинул родные места и начал жизнь самостоятельную. Попал на стройку под Ярославлем. Понравилось Шмелю снабженческое дело. Не тяжелое, хоть и хлопотное. Все время в разъездах, разные города и веси. Деньжонки перепадают немалые. Суточные, проездные, квартирные и прочее. Привык Матвей к сытой, вольной жизни, тянуло к тем молодцам, что входят в рестораны независимой походкой завсегдатаев, пьют и едят много и вкусно, оплачивают счета, не глядя на них, а официанты бегают вокруг них шустро. Обрел Матвей товарищей и дружков, и пошла веселая жизнь. Но требовала она денежных знаков. Два десятка грузовиков с кирпичом и керамикой было разгружено по указанию агента отдела снабжения Шмеля на складах одной ярославской артели, и вот они, денежки. Потом операция с шифером, с метлахской плиткой. Но всему, как известно, приходит конец. Загремел Шмель в места, как выражаются, не столь отдаленные. Десять лет — срок немалый. Только ведь советские законы не мстительны. Уже через пять лет Матвей Шмель стоял на одной из северных станций, раздумывая, куда направить свои стопы. И решил: в столицу или куда-то поблизости. Так оказался Шмель на «Химстрое». Документы в порядке. Шмель? Да, Шмель. Но Шмель чистый, незапятнанный.
Правда, Степан Четверня мурыжил его долго, заставил приходить в отдел кадров три или четыре раза. Что-то в какой-то бумаженции ему не понравилось. Потом ничего, сомнения отпали.
Сначала Матвей сидел тихо и смирно, аккуратно заведовал участковой кладовой. Потом в отдел снабжения взяли. Понемногу начал расправлять крылья. Дельце с Южным портом получилось действительно на славу — нашлись подходящие ребята, энное количество цемента реализовали довольно успешно. И списали удачно: промок цемент из-за течи баржи. Удача окрылила. Задумана и тщательно подготовлена операция о «Северянином». И вдруг этот дурацкий, глупейший случай. Почему на складе оказалась какая-то химическая дрянь? Может, случайно, а может, и нет. И он, Шмель, тоже хорош! Зачем было самому возиться? Могли ведь и без него погрузить эти проклятые мешки. Но не только за это упрекал себя Шмель. Сейчас, сидя за шашлыком, он беспощадно критиковал свои промашки. Зачем, например, полез к этому сопляку Зайкину?
А было так.
Шел по первому участку Костя Зайкин. Торопился. Зарубин поручил ему быть на комсомольском собрании в транспортном отделе. Костя переоделся, умылся и направился на автобазу, что располагалась в дальнем конце строительной площадки, между компрессорной станцией и центральным складом. Когда подходил к гаражу, в стоявший около центральных ворот грузовик садился Шмель. Их знакомство было шапочным — ездили как-то вместе в Воскресенск. Но тут что-то толкнуло Шмеля на разговор с парнем.
Правда, желание это возникло неспроста. Слышал он краем уха, что комсомольцы затеяли поставить на складах контролеров, какие-то посты придумали, и будто Данилин их поддерживает. И мелькнула у Шмеля мысль: не после ли этого случая с отправкой цемента кооператорам комсомольцы зашевелились? Может, что-нибудь и знает этот сосунок? Он ведь вроде в комитете активист какой-то.
Открыв стекло кабины, Матвей окликнул Костю:
— Как живет-может комсомолия? Что новенького? В дальние странствия не собираемся?
— Пока нет, — чуть удивленно ответил Костя. — Тут дел хватает.
— Все воюете? Как этот ваш юпитер или прожектор? Светит? Освещает упущения и недостатки в нашем строительном организме?
— Стараемся, — уклончиво ответил Костя. Он никак не мог понять, почему Шмель заговорил с ним. Почему вдруг его заинтересовали комсомольские дела. А Шмель все спрашивал, говорил что-то, широко, приятельски-добродушно улыбаясь.
Но Костя спешил и, наскоро попрощавшись, пошел от машины. Вслед ему Шмель приветливо помахал рукой.
Только дойдя до второго этажа, где уже слышался говор собравшихся ребят, Костя вспомнил, что рука Шмеля перевязана бинтом.
Костя остановился на секунду, а потом опрометью бросился вниз. Надо спросить, узнать, почему у него обмотана рука. Но, когда выбежал на улицу, грузовика уже не было.
Все собрание Костя сидел как на иголках, выступления слушал рассеянно, выступил тоже не очень вразумительно, видел, как некоторые ребята даже посмеивались.
После собрания Костя зашел в комитет. Зарубин был там. Он терпеливо выслушал возбужденный рассказ Кости и сказал:
— Понимаешь, Костя, дело это такое. Мало ли почему у человека рука забинтована? Ну, ушиб ее Шмель или поцарапал, может, даже поранил, открывая консервы. Оперативный зуд тебе покоя не дает. Придется тебя в ОБХСС работать отправить.
Зайкин вскочил со стула, нервно взъерошил волосы, ощетинился:
— И как ты не понимаешь? Где Шмель-то работает? В отделе снабжения. И если те мазурики везли цемент от нас, значит, возможно, это одна шайка-лейка?
— Ну хорошо, допустим. Но как же это проверить? Прийти к нему и сказать: покажи-ка, Шмель, руку? А он пошлет куда Макар телят не гонял — и все. Может, скажет, еще что-нибудь вам показать?
— Не согласен.
Зарубин смотрел на Костю. Тот сидел, сжав губы, в глазах — непримиримость.
— Что предлагаешь?
— Надо сообщить в ОБХСС. Они ведь наверняка теми субчиками занимаются. Пусть и этого Шершня, или как его там, Шмеля, пощупают.
…На следующий день, часов в двенадцать, моложавый, подтянутый парень в сером костюме, в синей, наглухо застегнутой рубашке появился в отделе снабжения строительства. Когда он зашел к Богдашкину, тот поднял глаза от бумаг и, не скрывая удивления, спросил:
— В чем дело?
Пришедший положил на стол свое удостоверение. Богдашкин поднял на лоб очки.
— Чем могу быть полезен?
— Вызовите сюда Шмеля.
— Шмеля? Пожалуйста.
Шмель появился минут через десять — пятнадцать. Он вопросительно посмотрел на Богдашкина.
— Вы вызывали?
— Вас пригласил вот этот товарищ…
— Моя фамилия Березин. Я из горотдела БХСС. Мне надо выяснить некоторые обстоятельства. Садитесь, пожалуйста.
— Я не помешаю? — спросил Богдашкин.
— Нет, нет.
— Вы Шмель? Матвей Сидорович?
— Допустим. Что из этого следует?
— Ровным счетом ничего. Пока ничего. Развяжите руки.
Шмель, будто подкинутый пружиной, вскочил с кресла. Глаза растерянно забегали.
— Это еще зачем? Почему я должен вам их показывать? Вы же не врач.
— Шмель, развяжите руки.
Голос Березина звучал негромко, но в нем были нотки, не оставившие у Шмеля никаких сомнений, что упорство на пользу не пойдет. Он медленно, нехотя стал развязывать зубами узел на левой, потом на правой руке.