Наследство Карны
Шрифт:
В ушах продолжало шуметь. Неужели все годы в Копенгагене потрачены впустую? Неужели несколько жалких стариков в Христиании обладают достаточной властью, чтобы запретить ему лечить людей, несмотря на его диплом?
— Но ведь я доложил вам, когда приехал домой, что…
— А я доложил выше и считал, что все в порядке. Государственная мельница мелет медленно, но безжалостно.
— Но ведь медицинский факультет в Христиании был создан с помощью датских профессоров?
— Безусловно. Однако нам предписано быть норвежцами. Норвежские клизмы, норвежские сыворотки, норвежское вздутие живота, норвежская смерть и норвежский сифилис. Да пошли они все к черту! И награди их, Боже, хроническим норвежским поносом!
— Когда-то Дания и Норвегия были одним государством! Мое преступление лишь в том, что я изучал медицину в Дании!
Окружной доктор пощелкал языком, словно придавая особую силу своим проклятиям.
— Норвежцы должны были помочь датчанам при Дюббеле… А мы трусливо предали их! — воскликнул Вениамин.
— Мы с вами не всегда разделяем одну и ту же точку зрения, молодой человек, давайте придерживаться дела! — проворчал старый доктор.
— У меня нет прав! Что я могу?
— Обжалуйте решение! На это уйдет время.
— И что?
— А я тем временем заступлюсь за вас как за исключительно умелого знахаря! — сердито заявил старый доктор и позвал жену таким голосом, будто в случившемся была ее вина. Она принесла им еще пунша.
Некоторое время они лечили горе пуншем, потом старый доктор сказал:
— Пусть это останется между нами. Зачем без нужды портить вашу репутацию. Надо выиграть время.
— Но я не могу практиковать на таких условиях! Это…
— Придется привыкнуть! Вы здесь нужны! Если бы вас не было здесь этой зимой, мне бы конец. Этого они там, в Христиании, не понимают. Они там ездят на национальных извозчиках, погруженные в свои национальные мысли, а лошадь роняет национальный навоз. В Нурланде же, молодой человек, всю грязь уносит в море. Но такие, как мы, преодолеют все националистические препоны. Поверьте мне!
— Я бы предпочел утопиться.
— Будьте мужчиной! Или я помру еще до того, как мы получим ответ. И буду заменен каким-нибудь идиотом из Христиании. Кто тогда заступится за вас?
В тот вечер у Вениамина не было сил уехать в Рейнснес. Он долго ворочался без сна на своей узкой кровати в комнатке за кабинетом.
Анна, о которой он на время забыл, снова всплыла в его мыслях, усилив его позор. Что такой знахарь, как он, может предложить профессорской дочке?
Глава 7
Олине оказалась права. Ханна приехала в Рейнснес на Троицу и узнала, что доктор ждет в гости профессорскую дочку из Копенгагена.
Служанка на кухне только об этом и говорила. В честь ее приезда в зале повесили новые летние занавески.
Ханна поднялась в свою комнату. Постояла у окна, глядя на море. Потом медленно, почти мечтательно, уложила в чемодан свои вещи, прибавив к ним те, которые держала в комнате, чтобы они напоминали, кому эта комната принадлежит.
На это ушло мало времени. Ханна воспользовалась одним из старых чемоданов Дины. Замок был сломан, и чемодан валялся без дела.
Сперва она хотела сразу же вернуться в Страндстедет, но ей было жаль разочаровывать Исаака, который так радовался поездке в Рейнснес. Поэтому она задвинула уложенный чемодан под кровать и переоделась в будничное платье. Потом спустилась на кухню и спросила, не требуется ли там ее помощь.
Олине внимательно посмотрела на нее. Потом милостиво разрешила помочь, но вопросов не задавала. Пока они не остались одни.
Конечно, Ханна слышала, что Вениамин ждет возлюбленную из Копенгагена. Он прав. Маленькой Карне нужна мать, и…
Чем дольше Ханна говорила, тем безразличней звучал ее голос. Так ей казалось. Она нагнулась над кухонным столом и потерла рукой лицо. Потом выбежала за дверь. Она бежала по аллее к прибрежным камням. Ее видели сквозь пелену дождя, шедшего с юго-запада.
Когда Ханна приехала, Вениамина не было дома — он навещал больных на северных островах. Вернулся поздно, все уже спали.
Вениамин зашел на кухню, чтобы немного поесть.
Было тихо. Выстиранные полотенца и тряпки висели на веревке над лестницей. Слабо пахло щелочью, как всегда, когда кухня была вымыта на ночь.
Олине слышала его шаги.
Лестница, ведущая в комнату служанок, проходила над кроватью Олине. Это устраивало приличных людей, которые посылали своих дочек в Рейнснес учиться вести хозяйство, — ни один ночной гость не мог бы незамеченным прокрасться туда.
Не оказался исключением и голодный доктор. Олине остановила его движением руки, когда он хотел подняться, чтобы разбудить одну из служанок. Ужин ему стоит под салфеткой в буфетной.
Вениамин устало улыбнулся и пожелал Олине покойной ночи.
Но Олине сказала еще не все. Она была сердита.
— Новая служанка из Страндстедета все разболтала Ханне.
— Что разболтала?
— О профессорских дочках из Копенгагена.
Он остановился в дверях.
— Понятно.
— И Ханна заболела.
— Заболела?
— Да, прости, Господи, меня, грешную! — Олине высморкалась.
— Ты хочешь сказать… Что с ней? Она действительно больна?
Олине кивнула, колыхнувшись всем телом. Потом откинулась на подушки, как готовый к схватке морж.
— Ты должен с ней объясниться. Сейчас же!
— Что ты хочешь? Чтобы я пошел к ней?
— Ей нужен доктор.
Вениамин забыл об ужине, ждавшем его в буфетной. Олине по скрипу шагов следила, куда он пойдет. Он поднялся по лестнице и остановился перед дверью Ханны.