Наследство Карны
Шрифт:
— Он избил маму. — В этих словах не было уже ничего взрослого.
— Почему?
— Ты еще слишком мала, чтобы понять это.
Исаак заплакал.
— Боишься сказать?
Это подействовало.
— Он думает, что тот ребенок был от доктора… Тот, которого она должна была…
— От какого доктора?
— От твоего папы!
Она знала, что этого не может быть. И все-таки чувствовала себя так, словно кто-то зашел к ней в уборную, потому что она забыла запереть дверь на крючок.
— Он мой папа, это невозможно, — быстро сказала она.
Исаак наморщил лоб и слепил крепкий снежок. Для этого он сбросил варежки и погрел снежок в руках, чтобы снежок подтаял, заледенел и стал тверже. На это ушло время.
— Я же говорил! Ты еще маленькая и не знаешь, откуда берутся дети.
Лицо у него изменилось. Карна не стала объяснять, что все знает, но не хочет об этом говорить. Исаак был такой грустный, словно самое плохое было то, что она еще маленькая.
— И что же тот ребенок? — спросила она, чтобы немного подбодрить его.
— Он слишком рано родился. Но твой папа зашил маму. И голову ей тоже зашил.
— Откуда ты знаешь?
— Я был у нее… Я хотел убить Олаисена. Но у меня не получилось… — Он бросил снежок в стену лавки, и она загремела.
По вечерам в столовой было пусто. Сара больше не приходила читать Андерсу вслух. Бабушка жила в Страндстедете. Обычно дома были только они с Анной. Но сегодня приехал папа. Самая неприятная тишина та, которая шуршит.
Папа развернул газету, теперь с ним нельзя было разговаривать.
Анна сидела у пианино. Соната Моцарта стояла на подставке для нот уже два дня. Читать Карна уже научилась, но играть на пианино еще не умела.
Опять шуршит!
— Папа, почему Олаисен избил Ханну за то, что ты папа ее ребенка?
Она сразу поняла, что они уже знают об этом! И Анна тоже! Она так и не стала играть. Руки ее лежали на коленях, как будто она только что вытерла их о юбку.
— Кто тебе сказал такую глупость? — послышалось из-за газеты.
— Исаак.
Папа аккуратно сложил газету. Словно хотел сохранить ее. Вообще он не хранил газет. Их хранила Анна.
— Исаак уедет в Америку вместе с Фомой и Стине. Он не может жить с таким человеком, как Олаисен.
Анна осторожно закрыла пианино. Потом снова сложила руки на коленях.
— Я сказала ему, что этого не может быть. — Карне хотелось, чтобы они посмотрели на нее.
Неожиданно папа встал и положил газету на стол.
— Хорошо, что ты мне это сказала. — Голос у него был незнакомый.
Но Карна не совсем поняла, что именно хорошо — что она объяснила Исааку, что этого не может быть, или что все рассказала им.
Уточнить это она не успела.
— Где сейчас Исаак? — спросил папа.
— Кажется, у Стине, — с трудом выдавила Карна.
Папа ушел и закрыл дверь в прихожую.
Наконец Карна поняла, что следует сделать. Она выбежала на снег в одних шлепанцах.
— Папа, не сердись на Исаака!
Он обернулся, подошел к Карне и присел перед ней на корточки. На его разбитое лицо ложились снежинки. Это было красиво, но у Карны не было времени подумать об этом.
Он обнял ее.
— Я не сержусь на Исаака. Я только хотел поговорить с ним. Сказать, что он не должен верить Олаисену. И не должен никому передавать его слова. Люди что угодно могут подумать.
— Это опасно?
— Это позорно! Никто, кроме Олаисена, не может быть отцом Ханниных детей.
— Тогда почему он избил тебя?
— Не знаю. Не думай больше об этом!
Голос у папы был не очень уверенный.
В доме Анна заиграла на пианино. Торжественно и громко. Но это была не соната Моцарта.
— Ступай к Анне, — шепнул папа и встал.
Анна не подняла глаз, когда Карна вошла в комнату. Голова у нее была гордо поднята, плечи тоже. Сначала это была не музыка, а бессмысленный грохот, потом Анна немного успокоилась. Руки ее, не отставая друг от друга, летали по клавишам. Словно они ссорились и одна догоняла другую. А может, Анна пыталась что-то оттолкнуть от себя? То одной, то другой рукой. Педали тяжело вздыхали под ее ногами.
Анна видела что-то, невидимое Карне. Что-то страшное. Видела, даже когда наклонялась и била по клавишам. Между бровями у нее лежала складка. Но, несмотря ни на что, она продолжала играть.
Карна подумала, что Анна похожа на работницу, которая в летнем хлеву, облепленная комарами, доит последнюю корову. Ну, ну! Стой спокойно! Сейчас закончим!
Подумав о летнем хлеве, Карна вспомнила переливающуюся у камней зелень. Эта зелень непостижимым образом присутствовала в музыке Анны. Искрилась вокруг ее головы. Перебегала к Карне и не всегда была приятной. Она была неистовая и яркая. Резкая и мягкая. В одно и то же время!
Она летала между Карной и Анной. И даже взлетала с пола. Бледно-зеленая, как северное сияние.
Ее резкие звуки окружали Карну. И это была уже не музыка Анны. Казалось, кто-то встряхивает мокрую простыню перед тем, как повесить ее на веревку.
И хорошо, что это отвлекло Карну от мыслей о припадке.
Глава 11
Один раз вместо окружного доктора в гостиницу к Ханне пришел Вениамин. У нее сидел Олаисен.
Сперва Вениамин подумал, что Олаисен зашел случайно. Но потом оказалось, что за ним посылала Дина.
Старый доктор был недоволен. Ушибы и раны были настоящие. И кто их нанес, тоже было известно. Но Ханна наотрез отказалась заявлять ленсману: она будет отрицать вину Олаисена, если они заявят ленсману вместо нее.