Наследство одной ведьмы
Шрифт:
Застенчиво ковыряясь пальцем в ухе, Виктор спросил:
— Приступим?
Из кармана он достал маленькое зеркальце на цепочке и начал его раскачивать перед глазами Василисы.
— Сам-то хоть не засни, — заметил я зевая.
Воздух в комнате стал тяжелым. Я видел — от дыма у Василисы стали слезиться глаза.
Но то ли действительно от зеркальца на цепочке, то ли все от того же дыма Василиса стала вялой. Витя же вероятно, к подобным запахам был привычен — на меня копоть не действовала вовсе — я призрак, я чувствую вонь но могу обходиться и без воздуха.
Пользуясь
— Сольемся в экстазе, — шептал он станем едины! Войдем в дым, станем дымом. Я окончил пятидневные курсы тантрического секса!
— Руки от нее убери, урод прыщавый! — прокричал я, и уже привычно ударил его под коленку. И, странное дело, у меня опять получилось. Он упал на Василису, но совсем иначе, чем хотел.
Василиса вздрогнула, будто очнулась, ударила коленкой в челюсть, а изящной ножкой в пах.
Незадачливый ухажер завыл на вдохе и скатился вниз, упал на давно неметеный пол.
Я ударил по свечам, по черепу. Тот скатился на землю, воск залил огонь.
Одна свеча упала не потухнув, огонек перебежал на стол, поджег водку, вероятно пролитую вчера вечером. Загорелись тетради.
— Свет, да будет свет! — хохоча кричал я.
И Василиса и Витя вскочили. Василиса смела в охапку вещи и рванула к двери. Витя схватил полотенце и стал сбивать огонь со стола.
— Ведьма! — кричал он ей вслед.
— Мерзавец! Придурок! — отвечала она.
Я бежал за ней вслед, думая, что в общих чертах, они оба правы.
Остановилась она уже далече от общежития, в маленькой аллее. Сперва просто стояла, пытаясь отдышаться, затем присела на лавочку. Я сделал тоже, но сел выше, на спинку лавочки.
Она молчала и говорить пришлось мне:
— Каков подлец? Вот если б ты в меня поверила, не пришлось бы к нему ходить.
В ответ она кивнула.
— Есть еще какие-то варианты, — продолжил я, или будем мириться.
Она опять кивнула, не покачала головой, а именно кивнула.
— Мир? — переспросил я.
— Мир…
— Я все же убедил тебя в том, что я реален? Или это одолжение?
Она поднялась с лавочки и неспешно пошла к остановке.
— Ну да, убедил.
— Чем же, позвольте узнать?
— Ты говорил мне то, чего не знал Своими шутками. Только человек может шутить. Так как тебя зовут?
— Франц. Франц Раух к вашим услугам.
Я со щелчком свел каблуки и выбросил руку в самом щегольском салюте за всю мою жизнь.
В ответ она протянула руку, но поняв, что я не смогу пожать, тут же одернула:
— Василиса… Будем знакомы.
Ну что за глупость, — подумал я, — ведь мы уже давно знакомы.
Целую неделю…
Вите мы все же отомстили. Василиса пошла на почту и выписала на его имя какой-то журнал дурного качества и «клубничного» содержания, написанного скорей на подростка. Надо ли говорить, что нашему многострадальному знакомому не удалось убедить остальных, что журнал, ожидающий его на вахте общежития — досадное недоразуменье. Лишь после четвертого номера у него хватило сходить на почту и аннулировать подписку. Но Василисе этого показалось мало — я достал ей подшивку журналов «Вестник холодной штамповки» за 1972 год. Журналы расшили и раз в месяц Василиса стала подкидывать ему в почтовую ячейку.
Что было с несчастным Витей после этих журналов — я не уточнял.
Впрочем, я значительно забежал вперед.
И мы стали дружить. Я приходил без приглашения, входил в ее квартиру без ключа.
Когда ее не было, смотрел телевизор — она нарочно оставляла пульт так, что я мог переключать каналы.
Когда она переодевалась, я послушно выходил из комнаты. Я мог бы подсмотреть, зайдя в какую-то стену, но я оставался верен своему слову.
Я любил, когда она варила кофе. Призраки не могут пить, но странное дело – чувствуют запах. При жизни я, оказывается, любил кофе. О чем-то хорошем и теплом напоминал его запах.
Черное кофе и черное пиво — кровь черной ночи. Еще неплохо из смешать и пить до черноты в глазах…
Поэтому когда, я гостил у Василисы, она ставила чайник, готовила себе чай, а мне кофе. Запах кофе наполнял комнату, и чашка стояла нетронутой, пока жидкость в ней не остывала.
Бывала она и у меня в гостях. Институт особенно строился в разгар холодной войны, поэтому рос не сколько вширь и в высоту, сколько вниз. И действительно, на поверхности находилась хорошо если треть всего. Не то, чтоб экономили землю, ее в округе было предостаточно. Строители ожидали ракету, что прилетит из-за океана, сотрет все наземные строения, ну а тут внизу можно будет жить и работать. Прорыли даже два туннеля, длинной в три и пять километров к ближайшим заводам.
Ракета так и не прилетела, подземными лабораториями пользовались все реже — не было достаточной вентиляции, от сырости оставленный лист бумаги уже через неделю покрывался плесенью и превращался в размазню.
В подвалах обитал одно время начальник гражданской обороны института, но ему скоро надоело сидеть при гуле электрического света, он затосковал по солнцу, по ветру в форточку, а не сквознякам подземелья. И написал прошение о переводе.
Этот человек примечателен тем, что он порой меня видел. Не постоянно, как Василиса или ее прадед, а только время от времени. Жаль, но в это время он едва ворочал языком, не мог сосредоточить внимание на мне, потому что в то же время его отвлекали желтые мыши и группа зеленых чертей, пляшущих на его столе.
Но мы же отлично знаем — желтых мышей и зеленых чертей не существует! Черти как и мыши — серые! Или не так?…
Что же касается подземелий института, то они медленно, но неуклонно приходили в запустенье. В учебных корпусах хорошо если использовали первый этаж подвалов. Поскольку карты переходов потерялись, двери в неизвестные коридоры заваривали, чтоб никто не заблудился и чтоб вдруг оттуда не появился какой-то совсем незваный гость. Кое-где и заваривать не приходилось — двери закрывались на засовы, замки. Металл в сырости гнил, разбухал намертво затягивая малейшие щели.