Наследство от Данаи
Шрифт:
Девушка не отставала, под ней дрожала земля, как под медным всадником, гудела и качалась. Что делать? Догонит! И что будет дальше? А черт ее знает. Хоть она гонится не за тем, чтобы пожать руку депутату.
— Ух! Ух! Ух! — ободряла она себя. — И-и-и-иххх!
Говорила мне мама о женском коварстве, а я не верил. Это ж ведьма! — догадался Иван. Осина! Надо найти осину, выломать хворостину и отхлестать ее хорошенько. Погоди, можно спастись чесноком! Говорят, помогает. Господи, да есть ли ты на небеси?
— Не богохульствуй! — казалось, услышал Иван окрик сверху.
О, Господи, в православии ж нет ведьм, это — католические россказни!
— Спасен буди! — снова громыхнуло от небес.
Беглец бухнулся на колени и поднял руки вверх. Чуть не завопил: «Господи, спаси и сохрани». Но о том и подумать не успел — девушка чихать хотела на небо и его голоса, она надвигалась с такой скоростью, что остановиться уже не могла, могла лишь втоптать Ивана в землю, размазать по ней, как дорожный каток размазывает разогретый гудрон. Иван завалился на бок, перекатился и попал в колдобину от огромного валуна, видно, детьми сдвинутого с места и оставленного неподалеку. Под бочком того валуна горемыка и притаился.
— И-и-и-иххх! — пролетела над ним неутомимая девушка, словно танцевала на диком шабаше, и исчезла из поля зрения.
Собачий лай затих, спасительной благодатью разлилась тишина, нигде ничто не звенело, не щелкало, не бухало, утихомирилось и замедлилось во времени, от чего лунный пейзаж ночи казался неземным. Иван еще немного полежал, подождал. Ничего не изменилось. Тогда он украдкой встал, не будучи вполне уверенным, что променад нечистой силы закончился, и крадучись потопал назад. Его шаги не отдавались эхом, были беззвучны, как у призрака. Идти стало легче, душа освободилась от страха и, хоть не пела, зато и не скулила.
Не хватало, чтобы Циля застукала, что я сбежал, — размышлял он, заходя во двор к Садохам. Иван залез через окно в кухню и снова улегся на топчан. Его ноги гудели от усталости, будто по ним пропускали ток высокого напряжения, сердце ускоренно гоняло кровь. Надо успокоиться и отдохнуть, — решил утомленный разведчик и на «раз-два-три» постарался расслабиться. Веки тяжело сомкнулись, горячая волна окатила его с ног до головы, и он резко вздрогнул в сладком засыпании. Скоро запели петухи и разбуженная ими Циля вышла из спальни.
— Ну что? — спросила у Ивана.
— Приходила, — мрачно сказал он. — Но наш диалог еще не окончен.
— Понятно…
Он потоптался, растерянно похлопал себя по бокам и откланялся. Нельзя было, чтобы его здесь видели. Объясняй тогда каждому дураку, что к чему. И чем больше будешь объяснять, тем меньше тебе поверят. А там, смотри, и Савл, если не приревнует, то все равно морду набьет для порядка.
Утром Иван отводил взгляд от Чепурушечки и молчал. А она посматривала на него и вздыхала.
— Ты бы сходил к куму Халдею, — посоветовала, провожая мужа за калитку. — Он обязательно что-нибудь придумает. Надо избавиться от этих хлопот, а то стыда не обберешься.
— А что? — согласился Иван. — Давай вечерком вдвоем сходим.
— Сходим, — миролюбиво простила его Чепурушечка, и у Ивана один камень свалился с плеч.
***
Рассказ Ивана кум Халдей слушал внимательно, время от времени посмеиваясь. Смех у него был не громкий и казался немного деланным, при этом Павел Дмитриевич отводил голову в сторону и наклонялся, будто не хотел, чтобы его смешок видели.
— Плохи дела у нашей Цили, — сказал почти серьезно, выслушав Ивана.
— Кум, выручай, так как под расстрел попадаить мой авторитет.
— Не ходи туда больше, вот и все дела. Какой может быть расстрел?
— Налицо, Чепурушечка, неразрешимая дилемма... — упрекнул Иван жену. — А ты уверяла: кум, кум...
— Если б же она к нему не цеплялась, — вмешалась в разговор Чепурушечка. — А то видишь... Не бросай его в беде, кум, ей-богу тебе говорю. Придумай что-нибудь. Ты же знаешь, какой у Цили язык. Нам теперь хоть уезжай отсюда...
— Вот, например, она снова придет, — чесал за ухом Иван. — Что я ей скажу? Слушай, а может, ей поделано?
Павел Дмитриевич в конце концов проникся озабоченностью своего друга, начал по-другому относиться к обстоятельствам, в которые тот попал.
— Дела-а-а... — он положил ногу на ногу и оперся о колено локтями. — Ну что ж, тогда давай сделаем так. Ты ей — только под большим секретом! — посоветуй обратиться ко мне, дескать, здесь дело нечистое, а этот Халдей разбирается в магии и обязательно поможет. А уж я что-нибудь придумаю.
***
Позже, будто ненароком, Циля встретила Павла Дмитриевича около заводской проходной и бросилась к нему.
— Сосед! Чего это вас не видно во дворе? — брякнула первое, что придумалось. — Или, может, вы дома не ночуете?
Еще и заедается, чтоб оно скисло! — подумал Халдей, а вслух сказал:
— Я как раз ночую дома, а вот к вашему Савлу, замечаю, одна краля липнет, — надо было ускорять процесс, а не танцевать с нею семь-сорок.
— Ой липнет, ой липнет! — аж запела та. — Что делать, ума не приложу.
Павел Дмитриевич деликатно кашлянул и неуверенно залепетал:
— Значит, это для вас не новость. Конечно, неприятно. И я, что ж, я тот...
— Дмитриевич, это мне вас для спасения послано! — вдруг обрадовалась Циля. — Я слышала, что вы часто людям помогаете. Поговорите что ли с этой злодюжкой, а?
— Если так, то можно и поговорить. Но знайте себе, что для Савла она безопасна, а вот вам, проклятая, вижу, поделала.
— О горе! — Циля перепугано уставилась на Павла Дмитриевича. — Разве ко мне деланное пристает? Я же нездешней веры, иудейка...