Наследство Пенмаров
Шрифт:
Я узнал, что Элис придерживалась либеральных взглядов, была поклонницей сэра Эдуарда Грея, министра иностранных дел, несмотря на то что его недавно критиковали за политику, которая прошлым летом подвела Англию слишком близко к войне.
— Но ведь иногда надо занимать твердую позицию, — говорила Элис. — Особенно в отношениях с немцами. Как можно говорить об их умиротворении, если они только и делают, что строят дурацкие подводные лодки и бросают вызов нашему превосходству. Я рада, что Черчилль сейчас в Адмиралтействе — по крайней мере у него правильные идеи о том, что надо увеличивать флот, чтобы немцы нас не превзошли. На этом посту он будет намного
Тогда-то я и узнал, что в вопросах суфражизма Элис была более радикальна, чем многие либеральные члены парламента.
— Ты на самом деле думаешь, что всем женщинам надо предоставить право голосовать? — спросил с сомнением я, выросший на папином убеждении, что женщинам не место в политике.
— А почему бы и нет? — ответила Элис. — А ты считаешь правильным либо справедливым, что человека дискриминируют за то, что он не в силах изменить?
— Конечно же нет! — с чувством воскликнул я, думая о своей незаконнорожденности, и неожиданно для себя стал приверженцем суфражизма. И все же во мне оставалось еще довольно старых убеждений, поэтому я добавил: — Но мне кажется, суфражистки заходят слишком далеко. Не удивительно, что Черчилль и Ллойд Джордж потеряли терпение.
— К несчастью, — согласилась Элис, — в любом деле всегда есть фанатики, и именно они становятся широко известными. Нет, хотя мне и не нравится отношение Черчилля, я бы не напала на него с хлыстом, как та женщина на днях. Это только убеждает людей в том, что женщинам нельзя разрешать голосовать ни при каких обстоятельствах.
— Да и что женщинам делать с правом голоса? — сказал я, возвращаясь к своим консервативным убеждениям. — Возьми, к примеру, Мариану. Ей абсолютно все равно, имеет она право голосовать или нет. Все, о чем она думает, — это брак с лордом, жизнь в Лондоне и идиотское кольцо с бриллиантом.
Но Элис, которая считалась подругой Марианы, была достаточно осторожна, чтобы критиковать ее. Я заметил, что характер Марианы всегда приукрашивали, а поскольку Элис мало говорила о Филипе, то я решил, что и он не был у нее в фаворе. В сущности, единственным человеком, которого Элис открыто не любила, была миссис Касталлак, и вскоре я получил кое-какие сведения, о которых никогда не упоминал ни один из моих сводных братьев и сестер.
— У меня есть тетя, — сказала мне Элис. — Ее звали мисс Кларисса Пенмар, и она была воспитана в Пенмаррике, но вышла замуж за фермера, одного из приемных сыновей миссис Касталлак от ее первого брака, за Джосса Рослина. Теперь у них одна из самых больших ферм в Морве. Брат Джосса Джаред и его семья жили на ферме Рослин после брака миссис Касталлак и вашего опекуна — они были арендаторами, и Джаред считал, что дом будет принадлежать ему до конца жизни за номинальную плату…
— Это была пятилетняя аренда, Элис, дорогая! — сказал священник, который вошел в комнату как раз в тот момент, когда Элис произносила свою последнюю фразу. — И миссис Касталлак подождала, пока не пройдет третий срок, выселив его только тогда!
— Да, но все равно это был плохой поступок, дедушка! К счастью для Джареда, Адриан, его брат Джосс купил ему ферму и землю в Морве, поэтому все окончилось хорошо, но если бы у Джосса не было денег тети Клариссы…
— Элис, дорогая! Незачем в это вдаваться…
— Да, но, дедушка, она ведь отдала ему все свои деньги, когда они поженились, ведь правда?
— Это не наше дело, дорогая, ты знаешь так же хорошо, как и я.
Мне было жаль, когда я не смог более проводить воскресные вечера в доме священника в Зиллане — в середине января я уехал в школу и вернулся в Пенмаррик только в конце марта. Когда я в следующий раз увидел Корнуолл, весна была уже в разгаре, обочины дорог полыхали цветами, и солнце освещало блеклый пейзаж вплоть до самого темного, блестящего моря.
Следуя установившейся традиции, Маркус несколько месяцев провел за границей, а в сентябре вернулся в Англию на свадьбу Марианы; когда я приехал в Пенмаррик в конце марта, он был в Париже. Мариана отправилась в Лондон, чтобы провести светский сезон в городском доме со своей дуэньей, папа тоже был в отъезде в городе по свадебным делам. В Пенмаррике Жанна и Элизабет обсуждали платья подружек невесты, а Джан-Ив, который не собирался оставаться в стороне, приставал ко всем с требованием сделать его одним из пажей, несущих шлейф невесты. В отсутствие папы Уильям был так занят делами усадьбы, что я мало его встречал. Вскоре, когда Хью вернулся из Харроу и возобновил ежедневные поездки на ферму, мне прискучило одиночество, и однажды, скорее от скуки, чем по какой-либо другой причине, я осторожно поехал за ним через пустошь в Зиллан.
Мне было любопытно посмотреть на ферму, которую миссис Касталлак предпочла Пенмаррику. По всей видимости, это была необычная ферма. Я не собирался идти до самых ее стен, но мне казалось, что будет интересно объехать ее на некотором расстоянии, к тому же мне надоело читать, а погода так и звала выйти на улицу.
Я отправился следом за Хью. Выезжая из Сент-Джаста, по пути к Морве, да и свернув налево и поехав по горной тропке, ведущей к пустоши, он ни разу не обернулся.
Полуразвалившийся указатель у тропки гласил: «К Чуну, Зиллану и шахте Динг-Донг», и неожиданно я оказался в самом сердце Корнуолла. Раздолье пустоши дышало памятью об исчезнувшей цивилизации, пик утеса Кениджек возносился черным гранитом в безоблачное небо. Мы ехали и ехали, местность была дикой, доисторической, заброшенной. Вереск и папоротник-орляк перешептывались под соленым ветром с моря, а вдалеке, под нами, на побережье выделялись мыс Пендин и моторные дома Оловянного Берега.
Мы добрались до конца горного кряжа. Вид оттуда был удивительный. На юг — до горы Сент-Майкл, поблескивающей в просторе залива Маунтс, на север — до Морвы и моря, на восток — до моторного дома шахты Динг-Донг, а на запад — до могучей крестовины утеса Кениджек. Прямо напротив меня, еще дальше по кряжу, Хью и его лошадь, казалось, медленно таяли за нагромождением изъеденных ветром скал.
Я удивился, но когда подъехал поближе, понял, в чем дело. Там, на холме, находился старинный форт с еще крепкими каменными стенами, и я неожиданно вспомнил, как однажды за ужином отец рассказывал о «замке», который все еще стоит на горном кряже у Чуна.
Я осторожно пробирался среди вереска к стенам замка.
Там были внутреннее и внешние кольца. Я въехал во внутреннее кольцо, предполагая, что у него два выхода и что Хью въехал в один и выехал из другого. Но я ошибся. В тот момент, когда я привязывал лошадь в центре внутреннего кольца, позади меня холодно прозвучал голос Хью:
— Какого черта ты меня преследуешь!
Я развернулся в седле. Он уже спешился и вместе с лошадью стоял в тени стены. Я тоже спешился и повернулся к нему.