Наследство последнего императора. 1-я книга (II)
Шрифт:
– Особенность вашего пребывания здесь, – продолжил комиссар, – заключается в следующем. Вы служите здесь в качестве осколка старой армии. Той армии уже нет. Поэтому я предлагаю всем и каждому в отдельности сейчас самостоятельно решить свою дальнейшую судьбу. Кто хочет продолжить службу – тот останется. Но он должен понять: это будет служба уже в красной армии. Кто не желает дальше служить – пожалуйте на все четыре стороны. Каждый из вас свободен в своем выборе. Второе…
– А насчет довольствия чего молчишь?! – крикнул солдат на левом фланге.
Яковлев помрачнел, замолчал. Долго держал паузу и ответил подчеркнуто холодно:
– Полагаю, что товарищ, который в нарушение дисциплины
Вопросов не было – весело переговаривались. Солдаты не подозревали, что пять рублей – уже в России меньше пяти копеек, но слухи о начавшейся обвальной инфляции сюда еще не дошли. Матвеев и Дзеньковский закрыли собрание.
К комиссару подошли трое солдат.
– Дозвольте продолжить службу у вас, конвоировать бывшего царя в Москву.
Яковлев удивился.
– Отчего же вы решили, что я приехал забрать царя в Москву? – спросил он.
– Дак про то все знают. Даже бабы на рынке.
– Понятно. Сейчас я не готов дать вам ответ. Подойдите к вечеру, часов этак в одиннадцать-двенадцать.
Выдав деньги, Яковлев отправился в комендатуру, где был единственный в Тобольске аппарат Юза.
Телеграфист, словно настоящий пианист, легко пробежался пальцами по рояльным клавишам аппарата и набрал текст 40 : «Москва, Свердлову. Здесь комиссар Яковлев. Кто у аппарата?»
Через полминуты аппарат звякнул и отпечатал ленту с ответом: «Товарищ Свердлов в настоящий момент на заседании совнаркома». Комиссар поколебался и сказал телеграфисту:
40
Этот и многие другие телеграфные тексты, приводимые в книге, – подлинные.
– Передавайте: «Здесь у аппарата комиссар Яковлев. Передайте срочно лично Свердлову от моего имени следующее. Мой сын опасно болен. Кроме того, распутица мешает мне взять весь багаж. Хочу взять главную часть багажа, а остальную пароходом. Вы меня понимаете? Если понимаете, то отвечайте, правильно ли я поступаю, если, не дожидаясь хорошей дороги, пущусь в путь только с одной частью вашего багажа. Дайте распоряжение комиссару почт и телеграфов, чтобы мне разрешили говорить по аппарату везде, где мне понадобится без ограничений, а то приходится брать революционным путем. Пусть нарком Невский даст телеграмму на станцию Тюмень, чтобы мой поезд немедленно пропускали, не задерживали, экстренным, без стоянок и дали в состав вагоны первого или второго класса. Яковлев».
Аппарат снова звякнул, текст, преображенный в электроимпульсы, помчался со скоростью 300 000 километров в секунду по тонким медным проводам, через добрую половину планеты и через одну десятую секунды отпечатался на ленте такого же Юза в Кремле. Но прошло не меньше четверти часа, когда в Тобольск примчался ответный букет электроимпульсов,
Едва лента остановилась, Яковлев схватил ее, оторвал текст и прочел: «Здесь новый секретарь Теодорович по поручению Свердлова. Хорошо, везите пока только одну главную часть. Предвиделось вами и товарищем Свердловым еще и раньше. Он вполне одобряет ваше намерение. Вывозите. Комиссару Невскому дадим соответствующее распоряжение. Что еще скажете?»
«Яковлев – Теодоровичу. Вас понял. Через два дня выезжаю. Раньше, скорее всего, не получится. Но приказ Невскому дайте немедленно. Все. Яковлев».
Вечером Яковлев пил чай с сибирскими бубликами в гостиничном буфете вместе с Новосильцевой, Гузаковым, Зенцовым и Чудиновым. Гончарюка не было – он занимался транспортом.
Все думали о предстоящем через два часа отъезде – каждый свое, и разговор не получался. Зенцов попытался рассказать какую-то смешную историю из жизни местного монашества, но его слушали невнимательно, а на самом интересном месте Зенцова прервал появившийся матрос Гончарюк. Усевшись за стол, он впал в состояние крайней задумчивости и не заметил, как за несколько минут съел все бублики, горой лежавшие на столе, и выпил шесть стаканов чая по-флотски, который сам же себе и заварил, – очень крепкого и очень сладкого, чем вызвал восторг Зенцова:
– Вот это скорость! – восхитился он. – Все моряки так быстро едят?
– Все! Без исключения! – заявил Гончарюк. – На флоте есть золотое правило: «Не поесть всегда успеешь!» Приходится соблюдать.
Он вытащил белоснежный платок и нежно вытер свои усы.
Кончики их многозначительно торчали вверх.
– Получены самые последние и надежные сведения, – заговорил матрос. – Все подтверждается: отряд Заславского разделился на две части. Один под командой самого Заславского будет нас караулить на подходе к Тюмени. Другой отряд – командует Бусяцкий – должен зайти нам в тыл и, держась за линией горизонта, чтобы не вызвать наших подозрений, будет идти за нами до места встречи. Там они решили взять нас в клещи и расстрелять. Приказ Заславского: пленных не брать, ликвидировать всех. Никто из нас не должен остаться живым.
Все смотрели на Яковлева. Но он молчал и что-то обдумывал, не обращая внимания на остальных. Чудинов первым не выдержал.
– Но почему же ты, Константин, – воскликнул Чудинов, – сразу не арестовал Заславского? Ты ведь уже все знал! Да и Бусяцкого надо было сразу отправить к генералу Духонину 41 . В первую же минуту!
– Почему сразу не ликвидировали Заславского и Бусяцкого? – переспросил Яковлев. – Ты об этом, друг мой Серафим? На тот момент было невозможно. У нас не было точной информации. Вернее, была, но еще непроверенная. Не было оснований.
41
Расстрелять. Неологизм 1917 года.
– Костя! – возмутился Чудинов. – Ты что – графа Льва Толстого, Николаевича, начитался? Когда еще проверять? После того, как он всех нас нафарширует свинчаткой?
– А как иначе? – поинтересовался Яковлев.
– Сделать то же самое, но первым. А потом и проверять, поскольку в только в таком случае ты можешь остаться жив! – отрезал Чудинов.
Яковлев неодобрительно покачал головой.
– Ты это всерьез, Серафим? Не радуешь ты меня, не радуешь… Сначала расстрелять, а потом у мертвеца спросить, не собирался ли он нас немножко пиф-паф? Я не уверен, что он тебе ответит.