Наследство последнего императора
Шрифт:
– Я это уже знаю! – воскликнул Николай. – Вы утром уже говорили.
– В десять вечера, – добавил Керенский.
– Куда? В Англию? В Романов-на-Мурмане?
Керенский опять улыбнулся своей неизменной медово-ласковой улыбкой.
– Я приготовил вам сюрприз, – не отвечая на вопрос, сообщил он.
– Какой еще? – обессилено спросил Николай. – В последнее время я боюсь сюрпризов. Скажите только…
– Не скажу! – словно нетерпеливому мальчишке, укоризненно ответил Керенский. – На то он и сюрприз. Еще потерпите.
Премьер резко
К девяти вечера Татищев сообщил Николаю, что пока ничего не прояснилось. Поезд не подан, грузовиков тоже нет, из канцелярии Керенского посоветовали ждать особого распоряжения. Он заявил, что отъезд не состоится, по крайней мере, в назначенное время, и будет перенесен, потому что за оставшийся час погрузиться невозможно. Похоже, гофмаршал оказывался прав. Большие дворцовые часы пробили десять, но из Петрограда никаких распоряжений так и не поступило. Николай уже собирался предложить всем готовиться ко сну, как вдруг прибежал Долгоруков и, запыхавшись, взволнованно сообщил, что по дороге к дворцу снова движется автомобиль Керенского.
Через несколько минут вошел министр-председатель.
– Вот мой сюрприз! – объявил он и указал на дверь.
Она открылась, в комнату робко вошел Михаил – долговязый, почти в два метра ростом, смущенно улыбающийся, в темно-сером твидовом костюме; как обычно, гладко причесан, набриолинен, стэк в правой руке: Миша всегда был подчеркнутым англоманом, но в дендизме великого князя было что-то провинциальное. Николай и старшая сестра Ольга поначалу подшучивали и посмеивались над «сэром-пэром Майклом», а потом привыкли.
– Брат!.. – шагнул к нему Николай.
Они обнялись и оба одновременно посмотрели на Керенского.
– Говорите! Пожалуйста! Смело говорите. Я ничего не слышу, – Керенский демонстративно заткнул пальцами уши и отвернулся к окну.
Оно было открыто, снаружи, на свободе была теплая ночь, редкая для петербургского августа. Полная луна освещала каждый листок на деревьях, а елки светились, словно изнутри, волшебным серебром.
Братья смотрели друг на друга, похлопывая по плечам и не знали, что говорить.
– Ну вот… – сказал Михаил и пожал плечами.
– Да, – кивнул Николай. – Вот оно как! А? – а сам думал: «Господи, неужели это Мишка? Что-то в нем… не то. Неужели это он когда-то малышом обливал отца, грозного императора Александра Третьего, из детской поливалки, и оба они хохотали так, что остановиться не могли… Разве это он удрал за границу, чтоб обвенчаться с разведенкой Вульферт, а я послал за ним полицейских агентов, чтоб они не допустили венчания? А он, сукин сын, молодец, всех филеров обвел вокруг пальца, нашел сербского священника, обвенчался все-таки и стал самым счастливым человеком на свете! Зачем он отказался от престола! Мы бы не сидели здесь в мышеловке…»
Из-за этого брака, которым Михаил грубо нарушил важнейший закон – о престолонаследии, Николай запретил брату возвращаться в Россию навечно, лишил Михаила наследного права на престол, а его будущих детей – права именоваться великими князьями. После революции и после манифеста 17 октября, который частично разрушил, а частично деформировал законодательство империи, Николай смягчился, велел брату возвращаться и даже пожаловал своей новой невестке титул графини Брасовой.
Михаил понял, о чем думает Николай, и тихо сказал:
– Прости меня, Ники… Но у меня по-другому не получилось бы. Я совершенно цивильный человек.
Николай тяжело вздохнул, поднял вверх руку и потрепал брата по плечу.
– Что уж теперь! Разве поправишь что-нибудь? На все Божья воля. Наши приключения только начинаются.
– Да, – кивнул Михаил. – Узнать бы, что дальше? Жаль, отца Григория нет. Некому заглянуть в будущее… – и он робко засмеялся: мол, видишь, я тоже немного мистик, но ты понимаешь, это же всего лишь шутка, правда?
Однако Николай неожиданно вздрогнул, стал покручивать правый ус, левое веко у него мелко задергалось.
– Он уже все сказал – успел перед смертью.
Великий князь оглянулся на Керенского. Тот по-прежнему любовался луной, однако, пальцы из ушей вынул.
– И что? – шепотом спросил Михаил.
Николай отрицательно покачал головой:
– Я не могу тебе сказать. Не скажу. Не хочу… не надо. Потом сам когда-нибудь узнаешь. То, что случилось на сегодняшний день, он предсказал точно. А я всерьез тогда не принял. За что и расплачиваюсь. И хватит об этом… Ну а ты что же – едешь? Если не секрет, куда? – и Николай незаметным жестом указал на дверь.
– Нет, Ники, – смущенно усмехнулся Михаил. – Куда мне? Там у меня ничего нет, и никто меня не ждет. Да вот и Наташа отказывается наотрез. У нее же все-таки после Вульферта осталось небольшое имение. Земли там есть немного. Возьму пример с тебя – займусь огородом! – и он смущенно засмеялся. – Кстати, жена велела тебе кланяться. И еще… велела просить прощения за все, чем мы тебя огорчали.
Глаза Николая увлажнились, он вытащил носовой платок и несколько раз высморкался.
– Я очень рад, – откашлялся Николай. – Как же все-таки хорошо, что я тебе тогда запретил жениться! – увидев, как от удивления вытянулось лицо Михаила, пояснил: – Тем сильнее стали ваши чувства, и крепче ваш союз. При более комфортных условиях люди меньше дорожат друг другом. И если уж царь не смог вас разлучить, то никто более не сможет…
Михаил встрепенулся, хотел еще что-то сказать, но Керенский обернулся к братьям и постучал пальцем по своим наручным часам величиной с кофейное блюдце: последнее достижение швейцарских мастеров – большая редкость.
– Время, время, граждане братья! Оно не терпит, оно не ждет. Пора!
– Я бы хотел… – обратился к нему Михаил. – Я бы просил… попрощаться…
– С племянниками? – лучезарно улыбнулся Керенский.
– Да.
– И невесткой тоже? – улыбка премьера засияла еще ярче.
– Разумеется.