Наследство последнего императора
Шрифт:
Двенадцать с лишним лет назад они посетили Дивеевскую обитель – на открытии мощей Серафима Саровского, предсказанном им же самим перед своей физической смертью. Царская чета отправилась в пустынь с молением о наследнике. Их молитвы были услышаны. Однако тогда же они узнали и пророчество о себе, о будущем страны и династии. Это настолько потрясло Николая и Александру, что потом они уже никогда не смогли оправиться и жить так, как прежде. «Не следует все-таки человеку так точно знать свое будущее», – повторял тогда Николай, и Александра была с ним полностью согласна. Поэтому они поклялись друг другу не рассказывать ничего детям – по крайней мере, до тех пор, когда скрывать что-либо будет просто невозможно. Однако Александра подозревала, что им что-то известно – как минимум, Ольге.
Поезда пыхтели под парами, но стояли и стояли. Время нудно тянулось и вытягивало из отъезжающих все нервы. На беспрестанные вопросы Долгорукова и начальника охраны полковника Кобылинского, когда отправление, машинисты озлобленно отвечали: «Специального приказа не было!»
И вот уже когда показалось солнце, издалека послышался клаксон мотора. Прямо к рельсам подъехал паккард с открытым, несмотря на утреннюю свежесть, верхом. В моторе сидел Керенский – бледно-зеленый и усталый. Сразу было видно, что он эту ночь провел в больших государственных заботах. Он просто не мог позволить себе спать, когда в России свершаются дела громадного исторического масштаба.
Керенский обеими руками, в том числе и парализованной, крепко ухватился за поручни. Легко, точно гимнаст, поднялся в царский вагон, прошел в салон, увидел на столе гудящий самовар и широко улыбнулся.
– Вот видите. Как хорошо! – сказал он. И неожиданно прибавил: – Ваше величество.
У Николая отвисла челюсть. У Александры брови поползли вверх.
– Все будет прекрасно! – заявил Керенский. – Статус японской миссии Красного Креста сослужит вам службу.
– Куда же должен прибыть поезд, какова все-таки конечная остановка? – устало и уже без всякого интереса к ответу снова подступил к нему Николай.
Сияющая улыбка Керенского внезапно погасла. Он отступил на шаг и заявил мрачно и с нажимом:
– Николай Александрович! Здесь очень много слишком любопытных глаз. И еще больше ушей! И не только среди охраны и обслуги поездов. Но даже и в первую очередь среди вашей свиты. Но одну тайну я теперь. Наконец могу вам открыть. Последние два месяца каждый день, каждый час вы и ваша семья пребывали на волосок от гибели. Слава Богу, «та-ва-ри-щам» из Петросовета не удастся попить вашей крови. А им очень хотелось! Мне несколько раз едва удавалось отвести от вашей головы тяжкий меч слепой мести. Эти товарищи из совдепа, вернее, их опричники, и сейчас рыщут и вынюхивают, когда и в какое убежище я намереваюсь вас отправить, и собираются пустить поезд под откос. У них на этот счет большой опыт – вспомните судьбу вашего деда, а также отца. Да что же я говорю! Вы ведь тоже были в том поезде, который товарищи бомбисты пустили под откос недалеко от Харькова у станции Борки… [37]
37
Крушение около Борок произошло из-за непозволительно высокой скорости поезда.
Николай только кивнул. Как же можно забыть то крушение поезда и то счастливое вмешательство самого Господа! Погибло несколько слуг, находившихся в царском вагоне, но никто из Романовых не пострадал.
– Отец держал на спине крышу вагона, пока нас не вытащили из-под обломков… – проговорил Николай.
– Вот! Видите! – воскликнул Керенский.
Что надо «видеть» Николай не понял, но переспрашивать не стал.
– Теперь-то, надеюсь, вы мне доверяете?
Николай дрогнувшим голосом ответил:
– Безусловно, Александр Федорович! Вы единственный человек из всех, кому принадлежит нынче власть, которому я доверяю бесконечно…
Николай на самом деле Керенскому не доверял никогда – ни на минуту. Он уже понял, что от вдохновенного лжеца и «бонапартика», как Александра Федоровича прозвали злые языки, можно ждать всякой пакости.
Николай еще совсем недавно сказал детям, что верит этому кумиру истерических петербургских барышень, так как все равно другого выхода нет. В то же время он прекрасно понимал, что все слова Керенского о том, что тот изо всех сил старается сохранить жизнь царя и семьи, – сплошь вранье. Потому что уже в апреле, всего через месяц после февральского переворота, Николаю донесли, что именно Керенский, а не параноик Гучков на предложение Милюкова обсудить дальнейшую судьбу царской семьи, для которой лучшим убежищем была Англия, вскочил и громовым голосом воскликнул: «Какая Англия?! Какое еще убежище? Вы революционеры, господа или тайные монархисты? Повесить! Причем, повесить на кронверке Петропавловской крепости, где его прадед повесил пятерых декабристов!»
Керенского тогда осадили все министры, без исключения. Было понятно, что театральная выходка бывшего эсера – всего лишь грубая попытка прибавить себе популярности. И о необходимости казнить Романовых он больше никогда не заговаривал. Тем не менее, о возможности цареубийства первым на официальном уровне заявил именно он, молодой министр юстиции. Поэтому каждый раз, когда Александр Федорович твердил, что ему дорога жизнь Романовых и он все предпримет, чтобы они были в безопасности, Николая охватывал мгновенный страх. Электрическая волна секундного ужаса пробежала по его спине и сегодня – когда Керенский вдруг назвал его «Ваше величество».
– Я от всей души желаю вашему величеству счастья и легкой дороги, – в меру поклонился Керенский.
Из своего салона вышла, держась за стенку, Александра. И премьер наклонился в ее сторону ниже, поцеловал ей руку, которую та не успела отдернуть. Глядя прямо в глаза императрице, он с бесконечным теплом и уважением в голосе, произнес:
– До свидания, Ваше величество! В душе я всегда произношу ваш титул. И буду его произносить.
Александра обеспокоено переглянулась с мужем.
– А теперь несколько общих слов и рекомендаций, – продолжил Керенский. – Ни на одной из станций остановок не будет, кроме тех, которые нужны для заправки паровозов углем и водой. Занавески на окнах должны быть задернуты постоянно. Это для вашей безопасности. Прогулки только в открытом поле при полном безлюдье. Вы меня поняли, гражданин полковник? – обратился Керенский к начальнику охраны полковнику Кобылинскому.
– Так точно, господин министр! – ответил Кобылинской и четко козырнул.
– Ну вот, – поморщился Керенский и пожаловался Николаю. – Ведь не министр я, не просто министр! А председатель правительства. Министр-председатель. И какой еще «господин»? Нет у нас господ. Все суть теперь граждане. И козырять запрещено правительством уже давно… Понимаю, сразу не привыкнуть. Я хочу еще раз основательно, сильно подчеркнуть, Евгений Степанович, – снова повернулся к полковнику Керенский. – Не забывайте: вы сопровождаете императора, хотя и бывшего. Его величество и семья ни в чем не должны испытывать лишений, недостатков. Разумеется – полная безопасность и неприкосновенность! Защищать ваших подопечных всеми средствами, вплоть до применения оружия, если понадобится… Не исключаю, что могут быть попытки схватить их, похитить, расправиться. Им больше не на кого надеяться – только на вас! Других спасителей не будет, да и быть не может…
Александра ухватилась за локоть мужа и шепнула ему по-английски: «Он меня пугает». Николай успокаивающе улыбнулся жене и погладил ее по руке.
– Получите, гражданин полковник! – Керенский протянул Кобылинскому небольшой пергаментный конверт с сургучными печатями, скрепленными шелковым шнурком.
После чего премьер еще раз откланялся и спрыгнул на землю. Перед ним стоял взвод охраны.
– Солдаты! – закричал Керенский своим глубоким и мощным баритоном, словно с трибуны на уличном митинге. – Вы доблестно и добросовестно выполняли приказ революционного правительства и надежно охраняли семью бывшего императора здесь, в Царском Селе. Вы должны и дальше так же добросовестно продолжать службу и охранять семью Романовых все то время, покуда будете при ней находиться. Обеспечивать им безопасное существование везде, куда вам прикажет за ней следовать правительство. Подчиняться вы должны только революционному правительству. Никто другой не имеет права отдавать вам приказы. И ежели найдется человек, на каком бы высоком посту он ни находился, или организация, как бы она себя ни называла, – и если найдутся те, кто попытается дать вам какой-либо приказ помимо правительства, вы должны немедленно арестовать этих людей как врагов народа! Солдаты свободной России! Помните: лежачего не бьют! Держите себя по отношению к Романовым вежливо, а не по-хамски. Я уверен, я знаю, что вы – бравые молодцы, заслуженные боевые воины и по-другому не можете и не будете. Довольствие будете получать от Петроградского военного округа, к которому остаетесь приписанными до конца службы… А теперь слушай мою команду: по вагонам! Свисток!