Наследство последнего императора
Шрифт:
Тэтчер тогда произнесла слова «renewal, renovation», то есть «возрождение, обновление», но ему перевели как «перестройка». Так и получилось, что Франкенштейна он привез из Англии. Скоро слово «perestroyka» войдет во все языки мира.
Советской прессе была тогда дана команда освещать тот визит максимально подробно. Население СССР узнало, что, оказывается, между товарищем Горбачевым и премьер-министром Маргарет Тэтчер состоялась дискуссия. И товарищ Горбачев доказал госпоже Тэтчер преимущества ленинского социализма, которому лишь требуется небольшая перестройка. Такие же «дискуссии» он проводил
Когда Горбачев, уже президентом СССР, снова встретился с Тэтчер, теоретических вопросов о преимуществах социализма они больше не касались. Надо было каждый день решать исключительно практические вопросы. И потому Тэтчер прямо, без предисловий, заговорила о ленд-лизе.
– Ваш долг, мистер президент, на сегодняшний день составляет двести двадцать четыре миллиона фунтов стерлингов, – объявила премьер-министр. – Это с процентами. Мы больше терпеть неуплату не намерены. Впрочем, правительство Великобритании может вам предоставить небольшой очередной кредит. Вы можете закупить у наших компаний сигареты. Но все равно останется очень много. Да и проценты подрастут.
Горбачев открыл было рот, чтобы спросить, откуда она взяла такую несусветную цифру, но сумел только промямлить:
– Я думал, Брежнев уже расплатился.
Тэтчер многозначительно усмехнулась и поправила свое огромное янтарное ожерелье, дважды обвивавшее ее шею, морщинистую, как у престарелой курицы.
– Вы бы еще Сталина вспомнили… Нет, не расплатился. И поэтому я возвращаюсь к теме в надежде, что теперь имею дело со здравомыслящим и практичным человеком, отличающимся от некоторых ваших же коллег, например, от мистера Джорджа Лигачева.
Горбачев улыбнулся. Он почувствовал в крови нарастание эйфории: Тэтчер только что с профессиональным мастерством ввела ему дозу сильнейшего наркотика «Лесть Запада».
– Безусловно! Я принадлежу к другому поколению. Мы заплатим все и сразу. Давайте только найдем форму. Может быть, вы все-таки предоставите нам продовольственный кредит на всю сумму?
Тэтчер рассмеялась громко и с удовольствием:
– Некоторые мои соотечественники, не из самого умного десятка, говорят, что английский юмор отличается особой тонкостью. Никогда не верила. А теперь – тем более не верю! Вы меня убедили, что русский юмор – еще тоньше.
Горбачев тоже засмеялся, правда, очень скромно.
– Долг по ленд-лизу, – неожиданно вылила на него ведро холодной воды Тэтчер, – и без того является кредитом. Неужели вы думаете, что господа Черчилль и Рузвельт помогали Сталину бесплатно, из гуманитарных соображений? Нужно вернуть все, что взяли. По возможности, немедленно. Этим вы, мистер президент, закроете свою не только острую финансовую проблему, но и политическую. Поясняю: у вас появится редкая возможность со всей определенностью раз и навсегда продемонстрировать демократическому миру, что вы навсегда отказываетесь от идеологических позиций диктатора Сталина. Это для вас очень важно – для вашего имиджа как демократически избранного первого президента такой, – (она чуть не сказала «отсталой»), – такой великой страны!
– Конечно, безусловно, определенно! – поспешно согласился Горбачев. – А что Сталин? Насчет ленд-лиза?
– Ваш Сталин, который и по сей день остается для цивилизованных демократических народов и глав государств кровавым диктатором хуже Гитлера, в свое время заявил: «Ленд-лиз мы уже оплатили кровью наших солдат: спасли Англию и Америку от Гитлера!» Представляете? И отказался платить. Я специально изучала исторический аспект проблемы.
– Ой, очень некрасиво! Я бы сказал даже, совсем не интеллигентно, – возмутился президент СССР. – Но я ничего не знал. Что ж, если вы изучали… надо платить. Будьте уверены – как только вернусь домой. Но, может, мы возместим долг нефтью, газом…
– Пенькой, воском, салом – традиционными товарами русского экспорта… – с улыбкой продолжила Тэтчер, предлагая и Горбачева посмеяться.
И он бархатно и предупредительно засмеялся. Премьерша хорошо знала, где надо нежно нахамить гостю, чтобы максимально приблизиться к результату.
– Нет, – вдруг отрезала она. – Ваш традиционный экспорт не решает проблему. И у цивилизованного мира может возникнуть впечатление, что вы решили снова затянуть дело, а это снова вызовет недоверие к вам и к вашей стране, разумеется. Я хочу, чтобы вы расплатились сейчас, во время моего премьерства. Не буду же я вечно жить на Даунинг-стрит, 10. А ведь следующий премьер-министр непременно поставит более жесткие условия! Я хочу, чтобы история говорила о нас с вами, а не о ком-то другом, мистер президент, как о цивилизованных людях. О том, что леди и джентльмен – а ведь вы джентльмен, правда? – смогли договориться. А не о том, что вероломный и жестокий азиат Горбачев обманул доверчивую англосаксонку Тэтчер.
– Ну что вы, госпожа премьер-министр, это уж слишком! – робко обиделся Горбачев. – Разве я способен… И почему азиат? Я, вообще-то говоря, европеец, как и вы, мадам.
– Называйте меня просто Маргарет, – вдруг непринужденно улыбнулась Тэтчер, показав длинные желтоватые зубы. «Натуральные, – отметил Горбачев. – Иначе белые были бы».
– Конечно, спасибо. Поверьте, я счастлив! – Горбачев, не вставая, галантно поклонился.
– А я буду называть вас Майкл, – дотронулась она до его волосатой руки. – Или Misha? Можно? Раиса не будет ревновать?
– Ну что ты, Маргарет, дорогая! Она будет очень рада, – сказал чистую правду Горбачев и в уме отметил, что Раиса, наверное, уже вернулась от королевского ювелира. – Жаль, что ее нет здесь.
Раиса три дня намекала организаторам протокола, потом, наконец, потребовала организовать ей это посещение. Мидовцы сначала заявили, что подобные мероприятия полностью противоречат как этикету, так и протоколу и, кроме того, могут быть неправильно истолкованы прессой. Но ей очень хотелось, и они добились своего: королева разрешила жене советского президента посетить личного королевского ювелира и даже что-нибудь купить по льготной цене.
– Но все же я никак не могу придумать, – продолжил Горбачев, – что вас могло бы устроить?
– Мне лично ничего не надо! – отрезала Тэтчер. – Будь моя воля, я бы этот долг тебе полностью простила, Misha! В конце концов, Сталин тоже по-своему прав. Но у меня есть высшие интересы – интересы моей страны, моей Родины. Да и правительство тоже… Оно знает, что оно хочет и может получить, и разубедить своих коллег мне не удастся.
– Что же оно хочет получить, дорогая Маргарет? – внимательно спросил Горбачев.