Наследство последнего императора
Шрифт:
– Все-таки не понимаю, – признался Горбачев. – В чем сложность? Царь и его семья давно померли. Об этом все знают.
– «Все знают» – не довод для суда. Для банкиров – тем более, – возразила Тэтчер.
Горбачев размышлял ровно минуту.
– Но ведь это очень просто. Какой еще суд нам нужен? Я как юрист…
– Вот именно! – перебила его Марго. – Именно потому, что ты юрист, обращаю твое пристальное внимание на то, что решение проблемы требует массу юридических действий и в итоге – решения суда. Вашего суда, а потом и нашего. Англия устроена так, что банки могут признать только решение суда – единственного и
Теперь до него дошло.
– Да, невозможно. Но у меня есть другие способы воздействия… это потребует немного времени, – согласился Горбачев.
– Вот именно, Майкл, – вздохнула Тэтчер. – Это потребует не только некоторого времени, но и хорошей, очень хорошей, работы юристов – следователей, экспертов, прокуроров, адвокатов… Придется поработать с прессой. Между прочим, еще в сорок шестом году герцог Мальборо, он же сэр Уинстон Черчилль, интересовался этим печальным эпизодом вашей и нашей истории – расстрелом царской семьи – и обращался к кровавому диктатору Сталину с запросом в частном порядке: как большевики посмели такое совершить! Каким был ответ, нам не известно. Так что тебе придется хорошо поработать… – повторила она.
Горбачев неожиданно почувствовал усталость. Он глубоко вздохнул и бросил быстрый взгляд на часы.
– Я поняла, Misha. Заканчиваем, – согласилась Тэтчер. Она спустила ноги с дивана и с трудом засунула их в туфли. – Значит, договорились. Сегодня вечером у меня дома. А когда разберешься с царем, тебя и мою подругу Раю (Raya) примет Ее величество. Даст личную аудиенцию. Целых двадцать минут. Мало того, она согласна посетить с официальным визитом твою обновленную Россию. И твой авторитет как великого государственного русского деятеля вырастет тогда еще больше.
Она подумала и добавила на прощанье:
– Майкл, ты прости меня за лапидарность, наверное, я тебя чем-то шокировала… Не всем нравится моя прямота. Наверное, я плохо воспитана. Но такова уж есть: говорю, что думаю.
Горбачев расплылся в улыбке:
– Ну что ты, Маргарет, дорогая, я все понимаю, мне трудно возражать… Если бы все государственные деятели нашего с тобой масштаба имели такой прямой характер, как у тебя! Так что – до вечера?
Вернувшись в Москву, Горбачев, прежде всего, приказал вызвать в Кремль председателя КГБ Крючкова.
– Что там у нас с царем? – не здороваясь, спросил он.
– С каким царем? – удивился Крючков. – С Ельциным?
Горбачев даже поперхнулся.
– Ты что, Владимир Александрович, с колес съехал? С каким Ельциным? Какой из него царь – из алкоголика и мерзавца? У него же мозгов нет! Полная деменция. Весь мир знает, что он-то и в президенты пролез на соплях! Если уж говорить о царе, то мог бы намекнуть на меня – я был избран законно, почти единогласно! – лицо Горбачева стало приобретать коричнево-синюшный оттенок.
Крючков с трудом терпел горбачевское хамство, он уже всех в Политбюро достал своим «тыканьем». Андропов себе такого не позволял. Брежнев иногда «тыкал» подчиненным и товарищам по партии, но это у него получалось не оскорбительно, а добродушно и по-дружески.
– Так ведь это в насмешку Ельцина называют в народе царем, – спокойно ответил Крючков. – В насмешку, – повторил он.
– Ага, – успокоился Горбачев. – Ну, ладно. Подготовь мне досье на царскую семью, – ну, там арест, ссылка, расстрел… Где закопали… Это мой личный интерес.
– Вы сказали, личный? – переспросил Крючков, притворяясь, что не расслышал.
– Оглох, что ли? На пенсию надо… – произнес страшные слова президент СССР. – Да, мой интерес. Может, диссертацию напишу, – усмехнулся Горбачев.
Крючков прекрасно знал, что Горбачев врет и личный интерес здесь совсем у других. Он уже успел прослушать записи всех разговоров президента СССР и премьер-министра Великобритании: в горбачевскую авторучку «пеликан», с которой он никогда не расставался и считал еще со студенческих времен своим талисманом, давно был вмонтирован крохотный передатчик радиусом действия в пятнадцать километров. Горбачев еще не успел вернуться к жене после разговора с Тэтчер, а советская резидентура уже передала в Москву содержание их разговора. Поэтому, не дожидаясь вызова в Кремль, Крючков велел подготовить все документы о ссылке и расстреле Николая II, его семьи и слуг.
Материалов оказалось на удивление мало. Справка о расстреле и уничтожении трупов, подписанная членом губчека Юровским; он и руководил расстрелом. Коротенькие воспоминания Ермакова, тоже члена расстрельной команды, который оспаривал у Юровского право первого выстрела в Николая. Десяток газетных вырезок, в том числе с официальным сообщением о расстреле только одного Николая. «Семья бывшего императора, – говорилось в нем, – эвакуирована в надежное место». Постановление губчека о казни четырнадцати эсеров, которых обвинили в убийстве Николая и его семьи. Резюме из уголовного дела об убийстве царской семьи – расследование вел судебный следователь Соколов по личному приказу Колчака. И, наконец, перехваченная шифровка агента немецкого генерального штаба. Шпион извещал начальство, что продолжает непосредственное наблюдение за семьей – о царе ни слова – и собирается следовать за ней в Пермь, куда, согласно информации, полученной непосредственно из Уралсовета, большевики намереваются ее отправить. Самое странное, что шифровка была помечена 22 июля 1918 года, то есть четырьмя днями позже расстрела.
– Завтра досье будет у вас на столе, – пообещал Крючков, поднимаясь со стула. – Разрешите идти?
– Подожди, – остановил его Горбачев. – Что ты сам знаешь об этом?
– Очень немного, Михаил Сергеевич. Если не считать художественной литературы, в которой почти все сплошь вымысел, то по документам все очень скупо: арестовали, сослали в Тобольск, перевезли в Екатеринбург, расстреляли, два трупа сожгли, остальные закопали. Однако, с юридической точки зрения, Романовых невозможно считать погибшими.
– А кем же? – живо спросил Горбачев.
– Разве что пропавшими без вести. Да и то… ведь их никто в розыск не объявлял. Так что и не пропавшими тоже считать нельзя. Очень не простой казус.
– Вот-вот! – ткнул в его сторону пальцем президент. – И международная общественность так считает, что непростой… И некоторые очень влиятельные деятели… специалисты в вопросе… тоже так считают. Только скажи мне, Владимир Александрович, разве по большому счету не все равно кем их считать? Сроки давности вышли. Что ты лично думаешь?