Наследство последнего императора
Шрифт:
– Но при чем тут Аликс? – обиделся Николай. – Неужели ты хочешь упрекнуть ее в алчности? Она – воплощенное бескорыстие!
– А я и не обвиняю ее в жадности или в желании обогатиться. Но лучше бы у нее были именно эти желания и мотивы жизни! Это пустяк. Но то, что она нам готовит, вернее, ты вместе с ней готовите – ужас, по сравнению с которым Варфоломеевская ночь покажется безобидным водевилем! Хуже всего то, – заявила императрица-мать, – что твоя жена даже не соображает, куда она попала, как нужно здесь жить и что от нее требуется как от монархини. Где там! Она к замужеству своему отнеслась, словно разорившаяся купчиха, которая по случаю удачно вышла замуж за аристократа и тем одновременно прирастила свой капитал. Но никак не русская императрица, у которой по обычаю и закону не было и не должно быть никаких существенных прав, а только обязанности. В этом особенность русского самодержавия, тем оно и отличается от других монархий. Я
У Николая задрожали губы.
– Я не уверен, maman, что ваши пророчества должны фатально состояться. И как можно судить о человеке, не зная его совершенно? Тем более, о жене вашего собственного сына, которому крайне тяжело и неприятно слышать о своей супруге столь уничижительные характеристики. И слышать от самого близкого в мире человека – от родной матери!..
– Мне знать ее без надобности. У нее на физиономии все написано! – отрезала вдовствующая императрица. – Но если ты хочешь избежать неприятностей, которые эта немецкая нищенка потянет за собой непременно, а ты еще и добавишь всяких бед по своей простоте душевной, то ты должен – обязан по совести! – уступить место Мише. Он не больно-то умен, но и не глуп. Как раз хватит ему соображения, чтобы не переколотить в нашей лавке посуду. Уже одно это может стать спасением. И если ты и она тоже не хотите проклятий на ваши головы, поклянись, что передашь место Мише.
Так она пыталась несколько раз вправить ему мозги. Наконец, Николаю надоели разговоры об одном и том же, и он все-таки выполнил первое требование вдовствующей императрицы: поклялся пред чудотворной иконой Федоровской Божьей Матери, что как только Михаил достигнет царского возраста, Николай найдет способ законно уступить ему престол.
Клятву не сдержал. Но когда его вынудили подписать отречение, мать на второй день приехала на Ставку. Разговоры наедине были короткими и почти ничего не значащими. Николай ожидал упреков, но мать ни разу даже не намекнула на то, что ее прогнозы, к сожалению, сбылись. Перед ней был уже не император, а сын, потерпевший жизненную катастрофу, попавший между смертельными жерновами Истории. Трудности и опасности для него только начинаются, и ему нужна сила духа и поддержка близких. На прощание она грустно посмотрела ему в глаза, поцеловала в лоб – они были почти одного роста – и тихо произнесла: «Что уж теперь причитать? Не вернешь!»
На следующий день она уехала в Киев, разумно предположив, что появление ее в Петрограде или Москве может стать для нее опасным – она уже очень хорошо разглядела в людях первые симптомы всеобщего революционного осатанения.
Больше мать и сын не увидятся никогда. 21 марта Мария Феодоровна обратилась во Временный комитет Государственной Думы (первоначальное название Временного правительства) с ходатайством, чтобы новая власть нашла возможность ей выехать из Киева в Крым, причем желательно под охраной или с официальным сопровождением комиссаров Временного комитета. Просьба была удовлетворена. Так она и ее дочь великая княгиня Ксения Александровна, великие князья Николай Николаевич, Александр Михайлович и Петр Николаевич оказались сначала в ссылке в крымском имении Ай-Тодор, а после 25 октября – тут же под арестом большевиков.
Дальше произошло самое удивительное. Именно большевики спасли их всех от смерти, когда местная скороспелая советская власть попыталась перевести Романовых из Ай-Тодора в тюрьму и там расстрелять всех. Но матросы-большевики заявили, что без специального распоряжения Ленина решать судьбу Романовых они никому не позволят. К Ай-Тодору была приставлена охрана из революционных матросов, по углам ограды установлены пулеметы, и добровольные палачи из местного совдепа отступили.
Однако их спасители одновременно дали спасенным понять, чтобы они никаких иллюзий по поводу новой власти не строили. Матросы в первый же день провели сплошной и жесткий обыск, изъяли часть драгоценностей и почему-то старинную библию на старославянском языке, с которой никогда не расставалась вдовствующая императрица. Когда матрос, обыскивавший ее спальню, сунул пренебрежительно древнюю книгу за пояс, Мария Феодоровна впервые потеряла самообладание. Она заявила, что отдаст все, что у нее есть, до последней копейки, но только пусть он оставит ей книгу. Матрос неодобрительно заявил:
– Как же так? Вы такая почтенная женщина, небось, в гимназии учились… И читаете такую чепуху. Попам верите! Они и рады стараться – сеют дурман и среди трудового народа, и среди царей. Почитайте-ка лучше что-нибудь из произведений Карла Маркса или товарища Троцкого. Или, на худой конец, английского ученого Чарльза Дарвина [46] . А книженцию вашу я возьму для вашего же блага: чтоб она мозги вам не засоряла.
После заключения Брестского мира из Крыма Романовых вывезли морем англичане.
46
Откуда простой матрос может знать о Дарвине, Мария Феодоровна так и не поняла. Но отобранную Библию ей потом вернул один из эмигрантов, купивший ее перед своим отъездом из России в букинистическом магазине Петрограда.
Николай открыл тетрадку и прочел первую запись, которую перечитывал так часто, что знал ее уже наизусть. Это была телеграмма от Родзянко, которую главный думец прислал императору в Ставку 27 февраля в 12 часов 40 минут.
«Занятия Государственной думы Указом вашего величества прерваны до апреля.
Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Примкнув к толпе и народному движению, они направляются к дому Министерства внутренних дел и Государственной Думы. Гражданская война началась и разгорается. Повелите немедленно призвать новую власть на началах, доложенных мною Вашему величеству по вчерашней телеграмме. Повелите в отмену Вашего высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты. Государь, не медлите! Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России, а с ней и династии, неминуемо. От имени всей России прошу Ваше величество об исполнении изложенного. Час, решающий судьбу вашу и судьбу родины, настал. Завтра может быть уже поздно. Председатель государственной думы Родзянко».
Как же хорошо все-таки, что я не просто отправил телеграмму в архив, но сначала переписал ее, словно предчувствовал, что у меня будут отобраны и конфискованы все архивы сначала «Временными» демократами, потом большевиками. Странно, как же я так мелко попал тогда на крючок Родзянки! Наверное, оттого, что никогда и ни при каких обстоятельствах не предположил бы, что дворянин, камергер двора, человек столь известный и уважаемый, вознесенный на одну из самых высоких вершин служения Отечеству, сможет так нагло и без оглядки врать! И кому? Слишком поздно я обнаружил, в этой телеграмме все ложь – от первого и последнего слова! Другое дело, это его вранье все-таки неотвратимо обернулось страшной действительностью. Все, о чем сей жирный и трусливый негодяй нафантазировал в телеграмме, все-таки состоялось спустя несколько месяцев да еще и с удесятеренной силой.
Как-то Константин Петрович [47] говорил мне: существует категория так называемых неизбежных пророчеств. Простейший пример: вы можете с абсолютной уверенностью «пророчествовать», что после ночи наступит завтра утро. В истории часто встречается несколько иное: кто-то вещает о грядущей катастрофе, которая вряд ли состоится, но его «пророчества» становятся своего рода заразной болезнью. Они сеют панику и страх в обществе, которое, подобно невменяемому человеку, от ужаса предпринимают такие шаги в будущее, что они фатально приводят к тем результатам, о которых вещал истерик… И вот эта жирная свинья, которая говорила «от имени России» (когда это Россия просила Родзянку об этом?!) посеяла ветер и совершенно не соображала, что одним из первых ему придется пожинать бурю… если уцелеет. Он радел о народе! Народу, видите ли, срочно понадобилось ответственное правительство! Не может народ, понимаете ли, без ответственного правительства. И желает народ, чтобы в этом правительстве заседали ничтожества, вроде Родзянки и великого князя Кирилла Владимировича. Но ведь народ на самом деле хотел бесперебойного снабжения Петрограда хлебом! Хлеб народу был нужнее, чем Родзянка.
47
Очевидно, Победоносцев.
В тот же вечер неожиданно для всех, а для меня в первую очередь, на Ставку по прямому проводу вышел мой братец. У аппарата в тот момент (ну просто по заказу!) как раз оказался самый выдающийся хамелеон из моих генералов – начальник моего генерального штаба. Господи Боже мой, как же так?! Ведь я и Алексееву полностью доверял! Абсолютно доверял! Без оглядки. И тоже никогда бы не позволил себе даже на минуту заподозрить, что этот интриган способен на подлость и что он плетет за моей спиной свою изменническую паутину.