Наследство последнего императора
Шрифт:
Неожиданно раздался деликатный, тихий, но, тем не менее, отчетливый стук в дверь. Николай закрыл тетрадку, положил на нее тяжелый том Николая Щедрина «Помпадуры и помпадурши», который он читал четвертый вечер подряд, подошел к двери и осторожно распахнул ее.
– Прошу! – негромко сказал он в коридорную тьму.
На пороге появился полковник Кобылинский.
Николай посторонился, жестом приглашая Кобылинского войти. Дальше они говорили шепотом.
– Ваше величество, – нерешительно произнес полковник. – Даже не знаю, как и сказать…
– А вы попроще, – предложил Николай.
– Попробую… – вздохнул полковник. – Видите ли, Ваше величество… Эта история с дровами… возмутительно! Что-то небывалое… Самое ужасное, что я ничего не могу сделать. Ни дисциплины, ни реальной власти командира – ничего нет! В таких условиях я не в состоянии выполнять свои обязанности. Вместо охраны и защиты вас и вашей семьи я поставлен в условия, при которых непреодолимо должен выполнять чужие, незаконные приказы… Прошу отставить меня от должности.
Николай не поверил своим ушам.
– Неужели вы в самом деле хотите бросить нас на произвол судьбы, а точнее – на произвол мерзавцев? Меня – ладно, пусть. Но жена моя – беззащитная женщина? И дети? На кого же вы оставите их? На произвол этого польского сукина сына, который час назад пытался деморализовать и унизить меня, жену, а главное, детей! Он только и ждет, когда мы останемся без вашей охраны. Кто защитит детей, если волею судеб они вдруг останутся сиротами, а сие, судя по начавшемуся процессу, может случиться в любую минуту. Да и поляку не терпится отомстить лично мне за раздел Польши сто пятьдесят лет назад.
На лбу полковника выступили капельки пота.
– Что же мне делать? Как поступать? Они фактически ломают мне руки, но я пребываю в позорном бессилии, ибо точно знаю, как они хотят достигнуть своих целей. Спровоцировать на возмущение моих людей, поднять стрельбу, а дальше… Шальная пуля или много шальных пуль!.. – полковник тяжело вздохнул и перекрестился. – И все! Я сознаю, что вся мерзость, которая стала с недавних пор здесь происходить, на моей совести. К несчастью, я упустил момент, когда мог легко и сразу отклонить все требования новых совдеповских чинодралов. Стоило только крепко стукнуть кулаком по столу, а теперь поздно. Теперь на мою попытку стукнуть кулаком, они ответят стрельбой из пушек.
– Прошу вас, успокойтесь, дорогой Евгений Степанович! – проникновенно произнес Николай. – Мы же с вами прекрасно понимаем, что всему виной священник Васильев, у которого прыти оказалось больше, чем ума. Надеюсь, уже завтра все выяснится, образуется, новые власти поймут и убедятся, что никакого монархического заговора нет и не могло быть, для этого нужно людей больше, чем один священнослужитель. И никто не предлагает мне престол, на который, к слову сказать, я не вернуть никогда и ни при каких обстоятельствах.
– Даже если вся Россия о том будет просить Ваше величество? – широко раскрыл глаза полковник.
– Успокойтесь, – усмехнулся Николай. – Не будет просить. Не будет… На таких исторических поворотах народу всегда хочется новой власти. Про старую он знает все, а вот новая… Вдруг новая лучше? Вот вам секрет неизбежных побед всех революций. На первом этапе! – с неожиданной уверенностью отметил Николай. – Что происходит потом и с какой скоростью революция пожирает своих детей – вопрос особый. Это все позже. А сейчас – им хочется попробовать, и что с ними поделаешь?
Кобылинский удивился. Он никогда не замечал за Николаем способности к подобным точным обобщениям. Полковник подумал, что, очевидно, лишение свободы благотворно подействовало на умственные занятия бывшего императора.
– Да, – словно прочел его мысли Николай. – Сейчас времени поразмыслить о том или другом стало больше. Приходишь иногда к интересным выводам, если пробовать посмотреть на привычные вещи под разными углами зрения… а что касается нынешнего инцидента, – широко улыбнулся Николай, – то уже завтра мы будем над ним смеяться. Кроме того, видите, – Николай кивнул в сторону печи, где еще полыхали угли, – мы не замерзаем.
Кобылинский с явным облегчением перевел дух.
– Священника Васильева чекисты отстранили от службы, – уже спокойнее сообщил он.
– Мирская власть отстраняет от службы священство… – покачал головой Николай. – Такое уже бывало в истории разных народов. Вот и в нашей тоже. Впрочем, не первый раз… Ничего хорошего из этого не выходило. Но по характеру и жестокости карательных мер порой можно судить и о том, каково сейчас настроение народное. В восемнадцатом веке французские революционеры истребили почти все свое духовенство, а Бонапарт добил тех священников, кто по недосмотру уцелел. И что французы? – вздохнул Николай. – Что эта, самая цивилизованная в глазах нашей аристократии, нация? Как она отнеслась к этим убийствам? Они радовались! Они пели: «Кишкой последнего попа последнего царя удавим!»
Кобылинский, в отличие от Николая, знал, что этот стишок написал великий русский поэт Александр Пушкин, и французские революционеры петь его не могли. Народ с восторгом пел во Франции – от края и до края – другую песню, известную под названием «Зa ira!» [52]
Все пройдет, все пройдет!Всех аристократов мы повесим.Все пройдет, все пройдет.Всех аристократов – на фонарь!Но полковник не стал уточнять, решив, что демонстрация его познаний будет выглядеть бестактностью.
52
Все пройдет.
– Ну что ж, – проговорил Николай. – Если Бог попускает тяжелые испытания, надо с честью и достоинством вынести все, что Им для нас уготовано. Так что, Евгений Степанович, голубчик, не волнуйтесь, не мучайте себя и главное, не отчаивайтесь. Ведь всегда хуже тому, кто не знает своего пути. Мне мой жребий известен. Доброй ночи, и да сохранит вас Господь!
Кобылинский ушел, а Николай открыл печную дверцу и долго смотрел на угли, пока от него у него не начали потрескивать усы и борода. Он сел к столу и снова открыл тетрадь.