Настанет день
Шрифт:
— И по пути вы не обменялись с ним парой любезностей?
— Пробовал. Он отмалчивался. А потом фараон велел мне заткнуть поддувало.
— Так он и сказал? Заткнуть поддувало?
Дэнни кивнул:
— Грозился, что сам заткнет его своей дубинкой.
Глаза Фраины блеснули.
— Яркая картина.
Пол усыпан мукой. Пахнет дрожжами, сахаром, плесенью. Вдоль стен — большие жестянки, иные в человеческий рост; между ними свалены мешки муки и зерна. Голая лампочка покачивается на свисающей с потолка цепочке, освещая центр комнаты и оставляя большие участки тени, где попискивали грызуны. Печи, видимо, выключили еще в середине дня, но в помещении до сих пор жарко и душно.
Фраина произнес:
— Зайца ноги носят, так?
Дэнни сунул руку в карман и нашарил среди монет пуговку. Вжал ее в ладонь и наклонился вперед:
— Товарищ?..
— Я о неудавшемся убийце. — Он взмахнул рукой. — Человек растаял в воздухе. Его не видел никто, даже товарищ, проведший ту ночь в камере на Роксбери-кроссинг. Ветеран первой русской революции, настоящий «латыш», как и наш товарищ Петр.
Здоровяк стоял, прислонившись к дверце большого холодильника, скрестив руки на груди и ничем не показывая, что услышал свое имя.
— Вас он там тоже не видел, — добавил Фраина.
— Меня и не сажали, — объяснил Дэнни. — Они повезли меня в Чарлстаун. Я уже говорил товарищу Бишопу.
Фраина улыбнулся:
— Что ж, тогда вопрос решен. Все отлично. — Он хлопнул в ладоши. — Эй, Петр! Что я тебе сказал?
Главяк не сводил взгляда с полок над головой Дэнни.
— Все тлично.
— Отлично, — повторил Фраина.
Дэнни сидел в кресле, жар добрался до его ступней, проник внутрь черепа.
Фраина подался к нему, уперев локти в колени:
— Только вот этот человек стрелял с расстояния всего семь или восемь футов. Как можно промахнуться с такой близи?
— Нервы? — предположил Дэнни.
Фраина погладил бороду и кивнул:
— Вначале я тоже так подумал. Но потом засомневался. Мы шли втроем, тесной кучкой. Даже вчетвером, если вспомнить, что тыл прикрывали вы. А за нами — большой, массивный автомобиль. Как вы думаете, товарищ Санте, куда подевались пули?
— Наверное, упали на тротуар.
Фраина щелкнул языком и покачал головой:
— К сожалению, нет. Мы проверяли. Мы осмотрели все. Это несложно было сделать, ибо полиция ничего не осматривала. Ничего. Применение огнестрельного оружия в черте города. Два выстрела. А полицейские отнеслись к этому так, словно речь идет всего-навсего о нанесении словесного оскорбления.
— Ммм, — промычал Дэнни. — Тогда…
— Вы из федералов?
— Товарищ?..
Фраина снял очки и протер их платком.
— Министерство юстиции? Иммиграции? БР?
— Я не…
Тот встал и снова надел очки. Опустил взгляд на Дэнни:
— Или из местных? Из той агентурной сети, которой, как нам сообщили, охватили город? Насколько я знаю, у анархистов в Ревере [62] появился новый член, заявляет, что он с севера Италии, хотя акцент и интонации у него южноитальянские. — Он зашел за спину Дэнни. — Это вы и есть, Даниэль? Кто вы?
62
Ревер — город в Массачусетсе, неподалеку от Бостона.
— Я Даниэль Санте, механик из Харлансбурга. Я не шпик. Не агент правительства. Я уже сказал вам, кто я.
Фраина присел на корточки за его спиной. Нагнулся и прошептал Дэнни в ухо:
— Никакого другого ответа?
— Никакого. — Дэнни наклонил к нему голову, увидел острый профиль Фраины. — Потому что это правда.
Фраина положил ладони на спинку кресла:
— Человек пытается меня убить и случайно промахивается, стреляя с близкого расстояния. Вы приходите мне на выручку только потому, что случайно покидаете здание одновременно со мной. Полиция случайно прибывает через считаные секунды после выстрела. Все, кто находился в ресторане, задержаны, но никто не допрошен. Нападавший исчезает из-под ареста. Вы отпущены без предъявления обвинений и, вот уж чудо из чудес, случайно оказываетесь писателем не без таланта. — Он снова обошел кресло, встал перед Дэнни, коснулся пальцем виска: —Видите, какое это редкое стечение счастливых обстоятельств?
— Значит, так уж сошлось.
— Я не верю в везение, товарищ. Я верю в логику. А в этой вашей истории ее нет. — Он опустился перед Дэнни на корточки: — Ступайте. Доложите своему буржуазному начальству, что Общество латышских рабочих ведет себя безукоризненно и не нарушает никаких законов. И пусть они не присылают второго такого же увальня.
Дэнни услышал за спиной шаги.
— Я говорил вам правду, — повторил он. — Я не уйду. Никто не смеет сомневаться в том, кто я.
Фраина поднялся:
— Идите.
— Нет, товарищ.
Петр Главяк оттолкнулся локтем от дверцы холодильника. Другую руку он держал за спиной.
— Говорю в последний раз, — сказал Фраина. — Уходите.
— Не могу, товарищ. Я…
Раздалось четыре щелчка: это щелкнули взводимые курки четырех пистолетов. Три — у Дэнни за спиной, один — в руке у Петра Главяка.
— Встать! — заорал Главяк; эхо запрыгало, отражаясь от каменных стен тесной каморки.
Дэнни встал. Главяк зашел ему за спину.
Фраина скорбно улыбнулся:
— Для вас это единственный выбор, но вы и его можете лишиться. — Он махнул рукой, указывая на дверь.
— Вы не правы.
— Нет, — возразил Фраина. — Я прав. Спокойной ночи.
Дэнни не ответил. Прошел мимо Фраины. Прямо перед ним на стене лежали четыре тени. У него яростно зачесалась шея — сзади, у основания черепа. Он открыл дверь и вышел.
В ванной Дэнни сбрил бороду: это было последнее, что он сделал в съемной квартире, где обитал в качестве Даниэля Санте. Основную часть растительности он состриг ножницами, кидая клочья в бумажный пакет; затем намочил остатки бороды горячей водой и обильно смазал их кремом для бритья. С каждым движением бритвы он чувствовал себя стройнее и легче. Смыв последнее пятнышко крема и последний волосок, он улыбнулся.