Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Миле Крайнович сказал: «Вот, к примеру, Наполеон!» Все спросили! «Ну?» Миле продолжил: «Наполеон вписал главу, причем историческую!» Мы сказали: «Вот как!» Все это было в сорок пятом победоносном году, многие люди, мужчины, очень крепкие, сидели по кухням и говорили о подвигах других мужчин, также крепких, но только безумно храбрых. Миле Крайнович употреблял много непонятных выражений типа: «Нет, вот это да!» Все мы были очень довольны. Миле Крайнович непрестанно демонстрировал свою чрезмерную мужскую силу, он делал это посредством постоянного покашливания, произнесения слов басом, а также путем расстегивания пуговиц на рубашке, слишком для него узкой. Миле Крайнович вертелся на табуретке в результате чрезмерных внутренних потребностей, дедушка охал: «Только не сломай!» Миле Крайнович говорил о многих мужских делах, больше всего ему нравилось говорить: «Мне так жарко, аж весь горю!» Дедушке всегда хотелось на это ответить: «Пить и жрать надо меньше!» – но произносил он эти слова обычно несколько позже. Дядя тоже говорил о родственнике несколько позже, примерно так: «Он из тех, что на улице пердят как кони!» Мама говорила: «Мне кажется, он прямо дымится от энергии!» Дедушка полностью раскрепощался и произносил: «Скотина! – и добавлял: – Пушечное мясо!» В сорок пятом году Миле Крайнович, большой любитель собственной сбереженной силы, а также разговоров на эту тему, шастал по кухням родственных семейств, дышал, потел, выпивал большое количество алкоголя и изничтожал задом табуретки. Тетки говорили: «Он так остроумен!» И еще: «Интересно, откуда

он все это знает?» Дедушка отвечал: «Стенгазеты в борделе читает!» Моя мама сказала: «Человек в смысле выносливости подобен лошади!» – и была при этом абсолютно права. Тяжелейшие годы войны люди прожили совершенно по-скотски, но при этом сумели остаться сынами страны, одним словом – мужчинами. Мужчины моей страны вновь стали бриться, откашливаться крупно, по-мужски, пересказывать друг другу приключения с особами противоположного пола, порнографические. Мужчин рассказывали о различных случаях расстегивания ширинок, даже в самых невероятных условиях, мой дядя слушал и восклицал: «Брось, да что ты!» Они извещали о блистательных победах над женами служащих по финансовой части, расстрелянных в связи с ношением вражеской униформы, о совращении продавщиц искусственной муки, произведенной путем перемалывания дерева; дядя над всем этим упорно смеялся. Был сорок пятый год. год возобновления многих прежних ремесел. Ремесла были стары, очень много раз проверены, лишь одно все пытались выдать за принципиально новое, ранее не существовавшее, – мужское.

Русские как профессия

В году тысяча девятьсот тридцать четвертом дядя говорил: «Русские на все руки мастера!» Мама отвечала: «Да, но я не переношу их надменного слова «квалифицированный», и, кроме того, они не моются!» В году тысяча девятьсот сороковом во время демонстрации фильма «Линия Маннергейма!» произошла пауза; на экране появилась надпись: «Если в зале вновь прозвучат крики республики "Ура!", администрация кинематографа будет вынуждена удалить уважаемых посетителей из оного!» В году тысяча девятьсот сорок первом умер Эль Лисицкий, мастер декорации. В том же году немцы арестовали моего отца за ношение скрещенных молотка и вилки в лацкане пиджака. Эмблема эта означала принадлежность к скобяной профессии – отца отпустили. Зимой того же года немцы сначала обрили, а потом повесили Зою Космодемьянскую. Зоя была девушка, но фамилия ее была похожа на название города. Примерно к тому же времени наш сосед Эфраим Бадули изобрел большинство своих деревянных игрушек, а дедушка сделал единственное свое открытие – искусственный башмак, также деревянный. В следующем году погибли Александр Матросов, Иван Никулин и другие герои. В это же примерно время мой дядя сделал ребенка соседке, но не признался в этом, дело замяли. В сорок четвертом году, в конце войны, умер Василий Кандинский, прародитель живописного мастерства Мою маму вследствие отсутствия аусвайса арестовали немцы, но мама как-то вывернулась. В ходе войны, с сорок первого по сорок четвертый, моя семья в основном выкручивалась, другие же в этот период активно умирали. Все, кого я упомянул, были мертвы, великие художники и русские.

В тысяча девятьсот сорок четвертом году отец вошел в подвал и сказал: «Какой-то Ваня слез с коня, поцеловал меня и дал мне вот этот бутылек волочки!» Речь шла все о тех же людях и о том же народе – русском. Вначале я думал, что русские – это такая профессия.

Моих друзей звали Рудика Фрелих, Давид Узиел, Првослав Слободанович и тому подобное, на были у меня и другие – например, Никита Гелии, Лёня Бондаренко, Игорь Чернявский, последний носил очки. У Никиты Гелина была женская блузка с пуговицами на шее, у Никиты мы пили чай из маленьких тарелочек – это было прекрасно. Я называл Никиту но имени, другие же звали его проще: «Русак-с-печки-бряк!» Мама Лёни Бондаренко ходила по соседям, пропагандируя новый способ освещения местности посредством абажура, волшебного прибора. Мама Лёни Бондаренко произносила: «Уф-ф-ф!» – чудное русское слово. По маме Лёни Бондаренко было развешено что-то вроде флаконов, бантиков, кармашков, она декламировала, пела и курила из длинного мундштука; тогда я был уверен, что все русские – актеры, причем абсолютно все. В тысяча девятьсот тридцать шестом году Иван Пономарев, капельмейстер, находясь в нервном расстройстве, убил четырех своих музыкантов, после чего повесился. В том же году Яша Савицкий, безработный инженер, сконструировал печь, горючим для которой служила вещь ничтожная, непотребная – человечье дерьмо. Примерно в то же время Лидия Пржевальская, находясь в состоянии полной неуравновешенности, как физической, так и духовной, попала под трамвай. Все это происходило у нас, но все это происходило с русскими, членами эмигрантской колонии. Дедушка говорил: «Ну зачем они нам?» Мы дома называли всех тараканов двумя именами: черных мы называли «прусаки», рыжих – «русаки». Прусаки были крупнее.

Тетки с помощью гитары умели исполнять две русские песни: «Ах, эти черные глаза!» и «Вышли мы все из народа!». Дедушка бормотал: «Забавляйтесь, забавляйтесь!» Зеленоглазая тетка покраснела. Отца принесли домой с помощью носильщика, отца опустили на тахту, он что-то бормотал и благостно улыбался.

Дедушка сказал: «Пьян вдрабадан!» Но мама сказала иначе: «Напился как русский!» Дядя принес книжку под названием «Зося», в книжке было много рисунков, непристойных, но красивых. Была и другая запрещенная книга – «СССР в слове и образе!»; в ней были сфотографированы танки и другие такие вещи, совершенно неожиданные. Мой друг Воя Блоша сказал: «Я думаю, русские женщины лучше всех в мире раздеваются догола!» Я спросил: «Откуда ты знаешь?» Воя Блоша ответил: «Я слышал, как папа рассказывал про какую-то Екатерину или что-то в этом роде!» Мой отец, хоть и пьяный, умел произносить: «Русские – величайший народ в мире!» Во время освобождения Финляндии с помощью больших русских танков русские солдаты в белых аптекарских халатах также были очень большими, а финские – совсем маленькими. Из всех русских мне в то время больше всего нравился Иосиф Сталин, который все время поглаживал усы, будто после обеда. Я думал, что в России все в усах и едят только вкусную и жирную пищу. Тот же Иосиф Сталин поглаживал усы и во время прекраснейшего раскрашенного фильма с господином Риббентропом, немецким генералом, который приехал в Москву поздороваться за руку со всеми русскими.

У всех русских были знаменитые имена, некоторые имена были выдуманные. Недалеко от нас жили четыре фальшивые дочери Николая Второго, задушенного проволокой, и двадцать семь графинь. Все они кормились от сводничества и тому подобного. Раньше самым известным русским именем было Санин. Сейчас известнее всех были Ковпак и Симон Рудня – украинские партизаны.

В тысяча девятьсот тридцать седьмом году лжеграфиня Евдокия Крутинская предложила моей маме связать шаль, совсем дешево. В сорок втором графиня нацепила на шляпу свастику и заявила: «Теперь мы тоже оккупанты!» Дедушка вспомнил генерала Риббентропа, здоровающегося за руку с русскими в раскрашенном фильме, и воскликнул: «Так вот почему!» В сорок четвертом Евдокия Крутинская, очень накрашенная, вышла встречать неудержимую советскую конницу. Евдокия кричала, размахивала руками, но все-таки Евдокию застрелил Сережа Авдеенко, старший лейтенант. Каждый народ заслуживает отдельной повести, но в этом ряду русские должны быть первыми. В тысяча девятьсот сорок втором году мама говорила: «Храни, Господи, русского и его конницу!» После этого я долго думал, что мама имеет в виду одного человека, причем очень храброго. Поэтому я спросил: «А разве так может быть, если ты сама сказала, что мама Лёни Бондаренко сушит белье в комнате и не переодевается?» Мама ответила: «Это другое дело! – и добавила: – Легко тебе, глупому, жить!» В сорок втором году стоило сказать: «Русский!» – как дедушка подскакивал будто на иголках. Дедушка говорил: «Тебе что,

жить надоело?» Я тогда думал, что «русский» – это ругательство, только секретное.

Русские люди были похожи на моего отца, на моего дядю и на других людей. Русские и наш народ были очень похожи по напиткам и ругательствам, по очень большой любви к одному полу, женскому. Русский язык все время был похож на наш, только чуть подлиннее. Русский народ первым в мире придумал прекрасное женское искусство, балетное. Русский казачий генерал Павличенко, полностью разгромленный, бежал от Советов на коне к нам, конь после этого издох. Любимицы бывших казаков, также сбежавшие, привезли искусство создания искусственных цветов, прелестное занятие. В русском фильме я видел русских в одеждах пилотов, разговаривающих с царем Салтаном; тетки восклицали: «Боже, как одеты!» В сорок четвертом из подбитого танка выскочил русский, русского мы зарыли в уголь. Потом немцы спрашивали, нет ли его здесь, мы отвечали: «Нет, тут нет!» В нашей жизни часто случалось прятать разных русских, как довоенных официантов, скрывающихся от преследующих их женщин, так и других – раненых сержантов, которых преследовали немцы. У нас в доме с русскими особенно считались, дедушка постоянно спрашивал: «А что скажут русские?» И никто не смел ему возразить. У нас всегда была своя страна, югославская, но какие-то люди все время считали ее несколько русской. Была песенка: «Плыви, гусак, плыви за гуской, землица эта будет русской!» – по содержанию эта песенка была вроде как из учебника природоведения, но это не так. Все это еще продолжается.

Толкование ремесла, или о писательской работе

Эпилог

Не раз я пытался составить жизнеописание, «историю жизни», дать ее картинку, пусть даже искусственную. Я до сих пор не представляю, каким образом достигается превращение действительных событий в нечто искусственно созданное – в рассказ, в описание, в выдумку. Например, я был у мамы на руках, спеленатый на манер большого батона. Мама задремала, я скатился на пол, но без каких-либо последствий. Дядя же просто сел на табуретку, табуретка под ним развалилась; дядя получил сотрясение мозга, правда, память у него не отшибло. Двоюродный брат, теткин сын, взобрался с ногами на сиденье унитаза; брат поскользнулся, унитаз разбился; из окровавленной ноги долго вынимали осколки фаянса. Пришли какие-то люди и принялись травить газом тараканов, в связи с чем мы пошли ночевать к чужим людям. Мама сказала: «Главное – уложите ребенка, я перебьюсь и на стульях!» Мы ехали в лифте, лифт застрял между этажами, мама стучала зонтиком и кричала: «Здесь ребенок!» Случались самые разные неприятности, мы их запоминали, особенно мама. Какие-то происшествия случались раньше, какие-то позже, все они, вместе взятые, были жизнью. Двоюродный брат, теткин сын, перепугался в кино, когда Пат и Паташон упали в кипящую воду. Тетки пересказывали сны, в снах фигурировали гвардейские офицеры, звучали фразы типа: «Подарю вам табакерку, но!» В то же примерно время тетки прочитали запрещенную книгу «Кровь пробуждается!». Все это составляло нашу семейную жизнь, как сейчас составляет основную тему и содержание моей писательской деятельности.

Я так и не смог научиться писать рассказы «из жизни», из великого бездонного резервуара, я до сих пор не представляю себе, как следует начать рассказ, как надо его закончить. У меня был горбатый товарищ, товарищ говорил: «Меня мамка уронила, когда я был маленький!» Я отвечал: «И меня уронила, просто я выкрутился!» Отец свалился посреди улицы, и никто его не задавил, дедушка сказал: «Бог пьяного бережет!» Все это происходило в результате умения выкручиваться. Как раз тогда в наш город прибыл господин Дуглас Фербенкс, на вокзале его встречала девица Луковичева, чемпионка Югославии по красоте. События, о которых я рассказал, происходили довольно давно, примерно в году тысяча девятьсот сорок третьем. Все это должно бы стать сущей правдой, картиной жизни, жизнеописанием. Я болел свинкой, мама пошла за лекарством под названием «медикаменты», сладковатым на вкус. Маму остановили немцы, немцы потребовали мамин аусвайс, мама сказала: «Конечно, сей секунд, прямо в тапочках!» Разговор шел по-немецки. Я видел немецкий фильм про футбол и про поцелуи на диване, фильм назывался «Ди лецте Рунде» или как-то в этом роде. Был еще итальянский фильм «Железная корона», весь в рыцарских битвах, но это было совсем другое. Это происходило во время войны, году примерно в тысяча девятьсот сорок третьем, но это был еще не конец. Мы праздновали освобождение Ростова, прекрасного русского города, празднование происходило тайно. Сосед, капитан на пенсии, показал мне, как с помощью спички и подпертого ею века можно бдеть, несмотря на опьянение. Дядя владел другими секретами, в основном неприличными. Дедушка запрещал порнографические выражения, но однажды сам выразился: «Сейчас генерал Эйзенхауэр покажет им мать-перемать!» Так примерно протекала жизнь в нашей семье, так примерно и должны были отразиться события в повести, что, возможно, вы заметили и сами.

В этой повести мне следовало бы описать собственную жизнь, все, что с ней связано, а также ремесло, с помощью которого этой цели можно достичь, то есть писательское. Я пытался это проделать и раньше, но мне все время казалось, будто я что-то упускаю, причем самое важное. Я часто спал в маминой кровати, несколько раз в отцовской. Мамина кровать была как-то теплее и слаще, отцова была другой – и по вкусу, и по всему другому. Я мечтал иметь роту оловянных солдатиков, мама же всегда говорила: «Получишь пять штук сейчас, в следующий раз еще пяток!» Во всем был какой-то определенный порядок и какие-то оттяжки, чего я совершенно не понимал. Дедушка смотрел в окно, потом произносил: «Если сунутся, я им пудовую гирю в морду брошу!» Отец вытащил записную книжку и сказал: «У меня помечено!» В книжечке были записаны даты налетов вражеской авиации, прозвища офицеров, отказавшихся выдать отцу винтовку, а также новые цены на пиво, постоянно растущие. В эту же книжку мама раньше записывала расходы на питание, менструальные дни и некоторые воспоминания детства. Я спал на своей кровати, на другой спали отец и мама. Ночью они произносили какие-то слова, иногда нежно, а иногда нахально. Это происходило во время войны, большой и очень опасной, однако происходило все именно так. Я все время задаюсь вопросом, как все это началось, делаю это и сейчас, придумывая эти строки. Брат и дядя пошли работать на кожевенную фабрику, где содранные с коров шкуры, еще окровавленные, посыпали солью. Дядя и брат смердели после работы, дома, это было страшно. Моя тетка вырабатывала гобелены, на гобеленах изображалось озеро Блед, островок на этом озере, церковка на этом островке. Все это было в уменьшенном виде. Мама сушила на чердаке фасоль в стручках, сухую шелуху заталкивала в наволочку. Родственник Любинко делал детали для неудобных деревянных сандалий, Mамa билась головой о дверной косяк – от боли. Генерал Кларк колотил немцев у Монтекасино, как стадо баранов. На нашей лестнице разбили голову железным прутом одному офицеру, которого все называли «лётичевец». Кто-то сделал ребенка консьержевой дочке. Все что-то делали, кроме отца, отец шлялся по кабакам, таскал чемоданчик с образцами, отец угощал водкой вырезателей профилей из черной бумаги, этих ловких мастеров ножничного искусства. Это всё части жизнеописания, картины жизни, протекавшей в сорок третьем году. Большой кусок жизни прошел тогда, в сорок третьем, но некоторые вещи существовали как до, так и после. Я полагаю, это неоспоримая истина.

В тысяча девятьсот сорок пятом году были розданы многие должности, от председателя правительства и ниже. На посты самые ответственные, самые серьезные были определены товарищи Пияде, Нешкович, Джилас; у нас в семье дела выглядели так: я отвечал за агитацию и написание стихов, отец – за вопросы алкоголизма, дядя – по части женщин. Кроме того, дядя быстрее всех мог произнести «надворетраванатраведрова», а также другие слова. Дядя подарил мне комикс «Рантагорцы», о детской организации против родителей; тетки объяснили непонятные места. Это происходило тогда, в сорок пятом, ранее происходили другие события – например, фотографирование.

Поделиться:
Популярные книги

Законы Рода. Том 4

Flow Ascold
4. Граф Берестьев
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы Рода. Том 4

Последняя Арена 4

Греков Сергей
4. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
5.00
рейтинг книги
Последняя Арена 4

Флеш Рояль

Тоцка Тала
Детективы:
триллеры
7.11
рейтинг книги
Флеш Рояль

Попаданка в семье драконов

Свадьбина Любовь
Попаданка в академии драконов
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.37
рейтинг книги
Попаданка в семье драконов

Враг из прошлого тысячелетия

Еслер Андрей
4. Соприкосновение миров
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Враг из прошлого тысячелетия

Рота Его Величества

Дроздов Анатолий Федорович
Новые герои
Фантастика:
боевая фантастика
8.55
рейтинг книги
Рота Его Величества

Девятое правило дворянина

Герда Александр
9. Истинный дворянин
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Девятое правило дворянина

На границе империй. Том 5

INDIGO
5. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
7.50
рейтинг книги
На границе империй. Том 5

Неудержимый. Книга X

Боярский Андрей
10. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга X

Убивать чтобы жить 2

Бор Жорж
2. УЧЖ
Фантастика:
героическая фантастика
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Убивать чтобы жить 2

Невеста

Вудворт Франциска
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
8.54
рейтинг книги
Невеста

Кодекс Охотника. Книга XVI

Винокуров Юрий
16. Кодекс Охотника
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XVI

Последний рейд

Сай Ярослав
5. Медорфенов
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Последний рейд

Чужое наследие

Кораблев Родион
3. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
8.47
рейтинг книги
Чужое наследие