Наставники
Шрифт:
«Куда бы вы ни ступили своей невинной ногой, повсюду вы увидите, насколько наш мир плох», – говорит Йова Станивук. «Здесь больница переполнена неизлечимыми больными и раненными на всяческих войнах, там приют с неизвестно каким количеством сирот, у которых ни одного родного человечка на белом свете, а вот вам пожарное депо, в котором полупьяные пожарники Бога молят, чтобы какой-нибудь честный дом загорелся, чтобы они смогли себя показать, а тут трактир и кабак со своими страдающими пьяницами и детьми, которые также принимают алкоголь с помощью своих родителей, а вот церковь, в которой вам проповедуют на чужом наречии, здесь мост, который в любую минуту может рухнуть в буйную Шуметицу, которая не знает пощады!» Маленькая Анка спрашивает: «А что же нам тогда лучше делать?» Учитель устало утирает лоб, протирает запотевшие от таких разговоров очки и говорит: «Лучше всего и толковее всего
Маленькая Анка говорит своему учителю: «Моя мать, хотя и из очень богатой семьи, всегда оставляет куриные косточки и другую еду перед домом, чтобы нищие могли еще немного обглодать их и высосать мозг из вкусных косточек!» Учитель говорит: «Все богатеи, которых я знаю, благородны, а все нищие перед чужим порогом алчно чавкают и потом даже руки не вытирают!»
«У каждого есть обязанности, которые он должен выполнять, даже если у него на это рука не поднимается, – говорит добрый учитель. – Один обязан погибать в бою с неприятелем, которому на нас наплевать, моряку судьба уготовила смерть в холодной воде, сталевар живьем расплавится в невероятной жаре, так что даже косточки от него не останется!» Маленькая Анка говорит: «Моя мама рассказывает, что любой человек, что бы он ни делал, все равно через это пострадает, либо палец по невнимательности пришьет, либо, бутылку открывая, руку порежет, либо со стремянки упадет, собирая яблоки, которые и без того сгнили!» Учитель Станивук на это: «Да и сами ученики, которые приходят из бог знает каких мест сквозь снег, лед и эту ужасную жару, во время чего их подстерегают рыси, дикие кошки, львы и разбойники, готовые их задушить за копейку, приходят, следовательно, голодные и босые в школу, где слушают то, о чем понятия малейшего не имеют и где с ними разговаривают на непонятном языке, а после этого возвращаются домой, не получив от всего этого никакого толка!»
«Стоит мне присмотреться к вам, – говорит учитель, – и я вижу, что один из вас хромой, другой – косой, третий очки носит, четвертый заикается, пятый убогий, шестой немытый и потому немного приваливает и отдает грязным постельным бельем, у седьмого позвоночник кривой, восьмой совсем горбатый, девятый – еврей, десятый – попович, одиннадцатый – левша, и всегда вы будете равны со всеми другими, и никто в этом ничего не изменит!»
Учитель Йова Станивук пересказывает замечательный разговор между двумя корчмарями, одним рыцарем и некоей красавицей, а также поучительное замечание, которое сделал убогий нищий местному богатею, благодаря которому другие корчмарь, рыцарь и богатей поимели немалую пользу, потому как прекратили гордиться надуваться и хвастаться своим корчмарством, храбростью и богатством, а стали раздумывать, как бы помочь другому корчмарю, красавице и убогому, у которого в суме даже сухой корочки нет. «Что толку от того, что мы самые богатые в округе, – говорит маленькая Анка, – . если все и без того знают, что это именно так и есть!» Учитель приветствует это заявление хлопаньем в ладоши и говорит: «В самом деле, чего только нет в доме Ускоковичей, каждый готов пожалеть, что его собственный дом не таков, однако мы продолжаем жить без зависти и ненависти в душе, как будто все это имение уже сгорело синим пламенем вместе со всеми его благородными обитателями!» Маленькая Анка добавляет: «Правда, к нам приходят разные люди, часовщики, жильцы, калеки и трубочисты, и каждый дает какой-нибудь умный совет, который моя мама Катарина тут же записывает в толстую тетрадку!» «Что было бы с этим народом, если бы не было у него своих мудрых и умнейших граждан, которые могут запросто утереть нос любому богатею, который потом над этим всю жизнь размышлять будет!» – добавляет учитель и сморкается в платок, вышитый долгими ночами усилиями его давно покойной матери.
И двух минут не прошло с той поры, как госпожа ильда Клашня, возвращаясь с рынка, вошла в дом, и тут разразился один из мартовских дождей, а у нее ни шляпки, ни накидки, ни зонтика. Домоправитель и родитель Виктор Клашня видит, как входит его совершенно сухая супруга, и говорит ей: «Как это случилось, что ты входишь, а я именно в эту минуту ощущаю голод в своем желудке, так что выставляй поскорее еду мне и малым детишкам нашим, которые утомились уже, играя в домино, ломая головы над головоломками и конструируя из конструктора!» «Только что письмо пришло, – говорит господин Клашня, – от благородного полководца Ферды Белтрупа, в котором он сообщает, что он едва успел воротиться с военных учений в кукурузных полях и похоронить единственную свою мать, которая скончалась во вторник, и еще у него хватило времени вернуться в крепость, где он забыл пару замечательных перчаток, подаренных ему самим императором во время противопожарных учений!»
«Что есть снаружи такого, чего нет в этом классе?» – спрашивает учитель. «Снаружи холодно, внутри тепло, снаружи авантюристы, внутри ученики, снаружи ночь, внутри день», – говорит лучшая, но неисправимо озорная девочка Анка Ускокович, глядя исподлобья на своего учителя, который носит очки. «Снаружи – ландшафт, – говорит учитель, – а это совсем не то, что воздух, которым вы дышите, не Наполеон на лошади, потому как состоит он из дерева, камня и травы, а кое-где и речка случается!» «А чему все это служит?» – спрашивает маленькая Анка, желающая набраться знаний и всяких пакостей. «Ничему, разве что только бы Господь Бог радовался, видя, что все это существует!»
Случается, что подует с севера ледяной ветер и сломает два-три дерева за околицей, сбросит пару черепиц с крыши дедова дома, свалит какого-нибудь работника в колодец, а когда солнце из-за туч выглянет, его из колодца вытащат совсем мертвого, а новые три дерева посадят сей же час. «Это весна, – говорит мать Катарина, – весной никогда не угадаешь, что и как случится!» И тут же грянул гром и убил еще одного работника, поджег сарай и зажарил несколько куриц, которые и без того были предназначены на заклание. «Что я вам говорила, – замечает мать Катарина, – все это происшествия, как весенние, так и домашние, без которых в нашей жизни помереть можно было бы от скуки!»
Однажды приходит столяр Лисац, неся на горбу стул, который он сделал для деда Теодора, чтобы тот сидел на нем, и говорит: «Вот вам ваш стул, преподобный!» Затем приходит Йова Петрич, который делает посуду из глины, и говорит. «В эту посуду из глины можешь лить какую угодно горячую жидкость, она не треснет, честное слово!» А вот и лапотник Джука Ковачевич объявился с лаптями для работников и тоже свой товар, собственноручно сделанный, хвалит. Полно народу в дом набилось, каждый что-то приносит и своими товарами товары предыдущего со стола спихивает, так что служанка то и дело осколки и обломки на помойку выносит, а мать за все платит, лишь бы они с богом убрались. «Вы наши ремесленники, – говорит она. – Вот только не понимаю, почему ваш переулок не в вашу честь назван, а именем императрицы Гизеллы Людевиты Марии, которая с рождения и по сегодняшний день не то что в Грунт не заехала, но даже и не знает, что такой существует!»
Придет ли господин директор учительской семинарии Вилим Кораяц, или школьный инспектор Мият Стоянович из далекого Земуна, или также А.Трухелка, Драгутин Цанкл, землемер, а также и судья Ф. Талер, мать Катарина выносит лучшие вина и собственноручно изготовленное печенье и говорит: «Ну и что, что домохозяин находится по своим делам в Карловаце, у нас ведь такой прекрасный и благородный народ проживает, ради которого один раз в шесть месяцев и расстараться можно, чтобы встретить и принять как следует!» Господа Кораяц, Цанкл и Стоянович на это начинают рассказывать, какие пожары в каких краях бывали, где какой землемер свою неверную жену удушил, а где какой поп в глубокую яму свалился или в колодец, кто оспой заразился, и сколько еще проживет благородный и бессмертный император, и как быть со всякими происшествиями в мире, как в Париже, так и в других городах, пока дед Теодор не крикнет, что хватит уже и что им запрягать тележки пора, потому что вот-вот смерч по всей Славонии пронесется и любую двуколку, словно сухой лист ясеневый, унесет.
Смотри, как молоденький Рудольф Цанкл на войну уходит! Заботливая мать, супруга землемера Драгутина Цанкла, с глазами, полными слез, немного от радости, немного от печали, говорит: «Так и вижу, как ты, такой прекрасной наружности в этой яркой униформе, хватаешь мандолину в первой попавшейся корчме и поешь неприличную песенку, как любуешься испорченными девушками, которые танцуют на проволоке, играют на скрипке и вещают чревом, как отпускаешь бороду и усы, хотя оправдания этому нет, как хулиганишь в ресторанах и на биваках, в то время как твой командир себя по лбу рукой хлопает, потому что не знает, где ты пропадаешь, как рвешь неизвестные фрукты и ешь их немытыми, как куришь трубку с длинным и, наверное, турецким чубуком и оттого кашляешь и едва не задыхаешься, как падаешь в какую-то реку, совсем не научившись плавать, как какая-то кухарка обвиняет тебя в том, что ты ей ребенка сделал, и все это вместо того, чтобы погибнуть как мужчина и герой под знаменем нашего знаменитого и неустрашимого полковника, благородного Ферды Белтрупа, который ждет этого не дождется, чтобы получить возможность утешить нас замечательной открыткой!»