Настоат

Петрович-Белкин Олег

– Вот негодяй! Не дает обсудить важные темы! – угрюмо ворчит Ламассу и разочарованно машет лапой. – Вперед!

Мы все приближаемся к покоям Энлилля. Десять шагов, двадцать, сто… Окружающее великолепие плывет перед моим угасающим взором; в глазах темнеет от слабости – еще чуть-чуть, и я упаду. Наконец, последним усилием воли я добираюсь до цели; в изнеможении прислоняюсь к изящной, наряженной в шелка и бархат скульптуре, изображающей преклонных лет господина со связкой ключей и толстенною книгой. Рядом с ним, улыбаясь, на заднем плавнике стоит рыба; стоит и делает вид, будто все так, как должно. И кто вообще придумывает столь нелепые композиции?

Знать бы, что именно она означает…

Йакиак радостно смотрит на меня поверх круглых, треснувших посередине очков. «Ну вот и все, мы пришли! Отдышитесь. И заходите».

Глава V

Sub specie aeternitatis [11]

И я захожу. После роскошной, ярко освещенной залы, простирающейся до горизонта, крошечная, полутемная каморка кажется мне нереальной. Ни окон, ни дверей, ни проходов; низко нависающий потолок создает ощущение клети, заставляя чувствовать себя, словно в ловушке. В сумраке я не вижу почти ничего – лишь ветхий, допотопный письменный стол, заваленный поросшими плесенью медицинскими картами да грудой классических фолиантов, переплетенных сатином и кожей. Мистические трактаты соседствуют здесь с сочинениями по аэромеханике, квантовой биологии и науке о пользе травяных отваров и дегтярной настойки. На столе бронзовое пресс-папье и маленький абажур, тускло освещающий зеленоватым светом душную комнатенку. А больше ничего и не видно – лишь подле двери, у грубо отесанной деревянной стены притаилась крошечная табуретка – вот и все убранство поистине царских покоев Энлилля.

11

С точки зрения вечности (лат.).

В груди пробуждается терпкое разочарование: долгий путь был проделан напрасно. Энлилля нет… Скользкая нерешительность выползает из темных щелей и заставляет меня сомневаться. Что теперь делать? Уйти – и оставить вопросы, копошащиеся у меня в голове, как есть – без ответа? Нет, это хуже, чем просто забвение; это ад бесконечной тревоги, сожаления об упущенном шансе.

Однако делать нечего, такова уготованная мне участь: Энлилль выскользнул из моих рук; ждать его – глупо. Внутренний голос шепчет, что пора возвращаться – и бежать, бежать подальше отсюда, покуда есть силы.

Глаза привыкают к тьме – но что они видят? Все то же: призрачно мерцающий абажур; вековечную пыль на каменном холодном полу; блестящую паутину, опутавшую ножки старинного столика. Паук бесстрашно вершит свое дело; впрочем, кого ему здесь опасаться? В окружающее меня царство полумрака с начала времен не проникал ни один луч света.

Что ж, я возвращаюсь ни с чем – пора признать поражение. От духоты кругом идет голова; я делаю шаг назад. На ощупь, с трудом, нахожу ручку двери. Когда выйду обратно, нельзя подать виду; нужно обязательно скрыть от Йакиака, что все мои надежды пошли прахом, иначе утрачу над Малышом всякую власть.

Но что это? Пораженный внезапным испугом, разум отказывается верить: ручка не поддается, дверь наглухо заперта! Я дергаю ее снова и снова; страх остаться здесь навсегда парализует мою волю. Как рыба в сети или зверь в кровавом капкане, я чувствую себя загнанным в угол.

Наваждение… Почему я так паникую? Это же просто дверь, ее можно выбить – но ужас не позволяет мыслить разумно. Кажется, стены начинают

сужаться… В ушах моих шум, руки трясутся; со всей силы я налегаю на дверь, пытаясь прорваться наружу – и останавливаюсь, внезапно услышав за спиной знакомый сонно-меланхолический голос:

– Ааа, пациент! Добрый вечер! Оставьте многострадальную дверь – она мне еще пригодится. Что вы так испугались?

Потрясенный, я оборачиваюсь. Комната по-прежнему пуста, но звук ведет меня, подсказывая, что в темном дальнем углу, совершенно непроницаемом для взгляда, говорит и шевелится нечто. И это, конечно, Энлилль. Все то время, что я молчал и озирался, а затем ломился в наглухо закрытую дверь, он, наверное, с любопытством наблюдал за мной – наблюдал и смеялся.

– Добро пожаловать в мою скромную, гостеприимную обитель! Чувствуйте себя, как дома. Что привело вас сюда? Хотя дайте-ка угадаю: вы собираетесь покинуть Больницу и пришли воздать мне должное. Так сказать, по заслугам! Правильно?

– Энлилль, черт возьми, откуда вы взялись? Напугали до смерти! – Снаружи мне чудится звонкий смех Ламассу. – Да, все верно, вы угадали! Сегодня планирую выписаться – хочу иной, спокойной, размеренной жизни.

Мягкий, усталый взгляд доктора не выражает почти ничего – лишь напряженное внимание и, кажется, толику грусти. В сумраке комнаты я в очередной раз ощущаю, как глаза его, подернутые поволокой, начинают менять цвет. И почему я не замечал прежде, что он похож на сытого, умудренного опытом хамелеона?

– Надежды, мечты… Молодой человек, очнитесь, вы со всех сторон опутаны своим прошлым. Спокойная жизнь осталась позади. Неужто вы думаете, что выписка из Больницы хоть что-то изменит? В каком-то смысле вы всегда были здесь и навсегда останетесь в Городе – по крайней мере, до тех пор, пока не поймете, что именно привело вас сюда. А вы, естественно, не поймете – и потому вновь и вновь обречены повторять содеянное.

Несколько мгновений я стою молча, пытаясь понять, каким образом вывести доктора на чистую воду. Холодно… Пальцы немеют. «О закрой свои бледные ноги».

– Доктор, я ценю вашу способность изъясняться красиво. Однако хватит болтать ни о чем. Я действительно пришел попрощаться.

– Воля ваша… Только знайте: лично я против выписки из Больницы. Вы еще слишком слабы, а снаружи может произойти все что угодно. К тому же вас до сих пор мучают кошмары, бред неотличим от реальности. Ни тело, ни душа не готовы к внешнему миру. Оставайтесь – и все будет в порядке.

Я улыбаюсь.

– Мне кажется, вы преувеличиваете степень моего нездоровья. Посмотрите, сколь долгий путь я проделал, дабы встретиться с вами! Будь я болен, умер бы по дороге.

Энлилль усмехается.

– А как же иррациональные страхи? Ведь они никуда не делись… Вон как вы испугались, когда не сумели открыть дверь. Думаете, это нормально?

– А почему нет? Иррациональные страхи – это наша реальность; то, что определяет каждого из нас как Человека. Как часто, стоя на высоком мосту, посреди пепельных облаков, или на крыше гигантского небоскреба, на горе или заброшенной лестнице зиккурата, мы ощущаем внутри себя пустоту, бессознательный страх – ужас, небытие, беспокойство. Захватывает дух; мы боимся не кого-то, не несчастного случая, не происшествия или случайности – нет! Мы боимся себя; боимся, что еще миг – и, сломя голову, ринемся вниз, в пропасть; прыгнем добровольно, без чьей-либо помощи и подсказки… Мы сами себе звери – и только осознание этого факта и превращает нас в Человека.