Настоат
Шрифт:
– Наверное, грезят о Смерти, – подмигивая, говорит Ламассу. – Но времени у нас катастрофически мало! Идем дальше!
Конечно, идем – что еще остается? Лабиринт коридора петляет, ветвясь на десятки проходов, но я верю, что мы не заблудились, не сбились с дороги. Сотни свечей озаряют нам путь; по стенам и высокому потолку бегают призрачные тени, принимая причудливый, порой пугающий облик.
Ламассу бредет, понуро склонив голову – так, словно ему уже не впервой. Отблеск огня на каменных сводах делает путь страшнее и ярче – кажется,
– Хирургическое отделение, – шепчет Ламассу. – Тут всегда так, не обращайте внимания!
Обратной дороги нам уже, наверное, не припомнить; поворот следует за поворотом, звуки становятся протяжнее и глуше – подобно мышам, они прячутся по закоулкам, заползая сквозь щели в чужие палаты. Мы идем уже день; ноги деревенеют, каждый шаг дается все тяжелее.
– Скоро, скоро! Сейчас он появится! – сочувственно утешает меня Ламассу.
– Доктор?
– Нееет, что вы! До него еще далеко… Я про другого персонажа романа!
И подле очередной темной развилки я внезапно замечаю незнакомый, смутный, бесформенный силуэт. Ламассу яростно устремляется вперед и, не добежав пары шагов, поворачивает ко мне клыкастую морду.
– Вот и наш проводник, Хозяин! Смотрите! Он – не последний герой надвигающейся драмы. Советую хорошенько к нему приглядеться!
И действительно – в сумраке, за поворотом, на низкой деревянной кушетке, обитой выцветшим жаккардом, ссутулясь и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, сидит маленький человечек. Ростом он, пожалуй, чуть выше собаки; робкое и умиротворенное выражение лица его словно бы шепчет: «Я всегда к вашим услугам!»
Танцующее пламя свечи отражается в его круглых, окаймленных дешевой оправой очках. Старомодный костюм делает человечка похожим на изваяние далекого прошлого, а огромная лысина с несколькими оставшимися седыми волосками, тщательно зачесанными набок, еще более усиливает ощущение затхлости и архаичности.
Я молча смотрю ему прямо в глаза: лицо его кажется мне до боли знакомым. Тени все так же мечутся по пропитанным сыростью стенам больничного коридора; я чувствую, как по полу растекается ледяной воздух из закрытых палат, оставшихся далеко позади, в гротах и изгибах каменистого лабиринта.
Наконец губы Малыша расплываются в страдальческой, смущенной улыбке. Будто извиняясь, он вскакивает с потертой кушетки, раскланивается, и только тут я замечаю, что в руках у него небольшая шкатулка, инкрустированная бриллиантами и изумрудами. За спиной человечка – меч, нелепо смотрящийся на фоне его крохотной, субтильной, почти детской фигуры. Шея повязана ярко-красным, в цвет крови, шарфом. Но главное, конечно, не это: главное, что привлекает взгляд к облику Малыша, – это превосходно скроенная шерстяная шинель, которой он, по-видимому, очень гордится, то и дело поглаживая ее складки своей старческой, испещренной морщинами ручкой.
Ламассу глухо рычит, так и норовя вгрызться в подол ворсистой шинели; человечек пятится, размахивает руками и, переминаясь с ноги на ногу, отчаянно и жалобно шепчет:
– «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» – И, бросив беглый взгляд на меня, скрывающегося посреди ночи, умоляюще стонет: – Уберите собачку, пожалуйста… Ради всего святого! Это очень дорогая моему сердцу одежда. Уберите! А не то, неровен час, порвется…
Глазами я подаю знак, и Ламассу нехотя отступает. Судя по всему, человечек ему не по вкусу. Тот же, отряхнув полы шинели и слегка отдышавшись, подходит ближе и застенчиво, нараспев продолжает:
– Здравствуйте! А я вас ждал… У меня к вам небольшое дельце! Поручение от моего патрона, распорядителя, сиятельного Дункана Клаваретта. – Голос Малыша звучит тихо и робко, сильно дрожа от волнения. Похоже, имя Начальника следствия внушает ему священный трепет и восхищение. Иначе откуда такое косноязычие? – Простите, если говорю что-то не так… Господин пациент… подозреваемый… подсудимый – извините, не знаю, как вас величать… Вот, взгляните, у меня здесь шкатулочка-с. А в ней документы. Велено вам передать!
– Какие еще документы? – Удивлению моему нет предела. – Скажите, как вы меня отыскали?
– А я и не искал. Просто знал, что вы здесь пойдете. Мы неподалеку от выхода – а вы наверняка планировали побег из Больницы. Следовательно, должны были пройти по этому коридору.
– Понятно. – Хотя, конечно, ничего не понятно. – Так что там за документы?
– Разрешение на выписку из Больницы. Теперь и побег не потребуется!
Малыш смущенно хихикает. Передразнивая его, Ламассу оскаливает пасть и разражается громким хохотом – да так, что содрогаются стены.
Словно опомнившись и устыдившись собственной дерзости, маленький человечек моментально берет себя в руки.
– Простите, простите… Так вот, о чем я… Ах, да, здесь, в шкатулке, есть еще кое-что. Это пропуск. Он разрешает временное проживание в одном из замков, что находятся в ведении Великого следствия. Кстати, недалеко отсюда… Мне приказано конвоировать вас… Я хотел сказать – проводить. Извините-с!
И на словах сих Малыш замолкает, услужливо протягивая мне шкатулку и опуская голову в смиренном поклоне. Я осторожно беру документы. Целая кипа!
И вдруг, будто что-то припомнив, человечек резко вздрагивает и принимается тараторить:
– Господин пациент! Не сочтите за пренебрежение… Точнее, за небрежность. Но я вспомнил, только сейчас вспомнил, что забыл вам представиться. Недопустимая оплошность! Меня зовут Йакиак, я помощник несравненного Дункана Клаваретта. Не гневитесь, запамятовал! Не со зла… Впервые у меня столь ответственное поручение. Я не в своей тарелке. Простите еще раз, простите великодушно!
И его тело пробирает мелкая, едва заметная дрожь.