Настоящая фантастика – 2014 (сборник)
Шрифт:
– Сюда никого не пускают! Но я нашел лазейку. Смотри! – они замерли в сердце старого заповедника, у самого обрыва.
Там, сзади, за забором шумит Город, впереди, за туманом – раскинулся Пограничный Мир с его Дорогой Жизни, а здесь – шелестит трава, перекатываются зеленые волны, журчит позабытый всеми ручей. Если не оборачиваться, застыть на месте, забыть, откуда ты пришел, то можно поверить, что весь мир лег к твоим ногам зеленым покрывалом.
– Тебе нравится? В Городе такого не увидишь!
– Вау! Вау! Вау! – на налобнике замелькали смайлики – с широкой улыбкой,
Энтон пожал плечами.
Говорят, заповедник опасен. Говорят, этот зеленый островок вообще не должен был появиться. Во всяком случае, никто не вносил его в планы Города. А он сам взял и возник. Откуда, когда, зачем – никто объяснить не сумел. Пытались вырубить деревья – они возвращались вновь. В итоге решили оставить. Только забором обнесли. Поначалу даже стража имелась. А потом плюнули – жители Города и без нее обходят это чудо природы десятой дорогой. А хранители Дороги и подавно сторонятся.
Энтон наткнулся на заповедник случайно. Долго бродил вокруг высокого деревянного забора, прислушиваясь к тихому шелесту, к странному шепоту. А потом нашел лазейку – в крохотный подкоп, словно оставленный молодым хрюнделем, человек, конечно, не пролезет, но зато благодаря ему удалось расшатать заборную доску.
– Смотри, попробуй так, – он подошел к девушке, столь не похожей на ту, из сна, прижал к себе, запустил пальцы в короткие черные волосы, нащупал на затылке застежку. – Попробуй без него!
– А-а-а! Ты что?!! Маньяк! – рванувшись, она покатилась по зеленому склону, замелькали на экранчике злые рожицы. – Псих! Больной!
Усталость наваливается в момент. Хочется зажмурить глаза и не открывать их никогда больше. Эти… лица. У всех – одно и то же. Застывшая маска, не выражающая ничего. И танцующие рожицы в придачу.
– У тебя эмоций нет! – девица по-крабьи пятилась к забору. – Я думала – твой налобник в ремонте, а у тебя его нет. Вообще! Ты корчишься постоянно! Ты – не подходи! Прочь!
Смайлы на экране налились кровью. Нарисованные глаза пылают ненавистью.
– Аликса, – его голос звучал так спокойно, что девушка притихла, замерла, даже огненный смайл перестал полыхать, застыл, нахмурив брови. – Ты была другой. Когда-то…
– Ты – маньяк! – девица, моргнув смайлом, бросилась в заборную щель.
«Эмоции», как изволила выразиться Аликса, у него были. Почти новый налобник с широким экраном, до пяти рож помещается. Родители подарили на совершеннолетие. Год назад, в один из дней просветления. Эн подарку обрадовался, о чем сразу же сообщил закрепленный на лбу экранчик. Другое дело, что похвастаться новинкой было некому… Большую часть времени Энтон проводил дома. Смотрел в окно на сверстников, добрая половина которых в десять лет уже переженилась. А к одиннадцати некоторые даже детенышем обзавелись.
Впрочем, тогда он мало что понимал – был не в себе. С пяти лет. Проблески случались, и на два-три дня – самых счастливых для родственников – Эн становился таким же, как все. Гулял – обязательно с мамой или няней, играл – преимущественно сам с собой, дети его все-таки сторонились, мигал смайлами… то есть эмоции выражал. А потом вдруг застывал неподвижно, отрешался
Но в этот раз все иначе. Он увидел сон (Трава шелестит под ногами. Девушка в длинном сарафане бежит навстречу…) и проснулся. По-настоящему. Родители боялись поверить. Когда на четвертый день Энтон не впал в тихое безумие, они смотрели на него настороженно, когда сын остался при ясном разуме спустя неделю, вызвали врача, когда Эн продержался полтора месяца, ему разрешили выходить из дома без сопровождения.
Родители радовались, доктор Клео говорил о чуде и отводил глаза – не забывал о последней странности Энтона. Парень наотрез отказывался использовать привычные для всех эмоции, вместо этого постоянно растягивал губы, поднимал брови, морщил лоб… Как будто… Он не смог закончить предложение. Не при Мароне – вернуть сына и узнать, что он при смерти? Попробуй, скажи это несчастной матери, которая от растерянности даже налобник забывает надеть, только платок теребит отчаянно. Клео и не сказал. Ответил, что затяжные корчи – последствие долгой болезни, которое со временем сойдет на нет. «Либо не сойдет…» – про себя добавил.
– Ты была другой. Когда-то…
Фраза, брошенная сгоряча. Сказанная только потому, что Эн тысячу раз представлял, как произнесет ее. Кому-то… А сказал не той.
– Ты была другой.
Не была.
Не Аликса. Иные – может быть, но не она. В Аликсе никогда не было ничего… э-э-э… такого, чтобы… как же трудно подбирать слова после шестилетнего молчания! В общем, Аликса никогда не умела смеяться, как незнакомка из сна. Откуда такая уверенность – Эн не знал. Просто… чувствовал, что ли.
Аликса была красивой, и Энтону очень хотелось, чтобы у них нашлось что-то общее. Что-то похожее на Улыбку. Настоящую.
Эн выбрался из заповедника и побрел в Город. Город пах пылью, свежим кирпичом и людьми. Энтон изо всех сил старался слиться с толпой, а толпа косилась на него с нездоровым любопытством. Эх, говорил же доктор, что в обществе надо появляться с «эмоциями» на лбу. Или хотя бы «не корчить лицо подобно смертнику в агонии». Могут ведь не понять, карету медпомощи вызвать…
Эн ускорил шаг, вечерело, смайлики – странное слово, услышанное во сне, прицепилось и отставать не желает – мигали, соревнуясь со сгущающейся тьмой. Впереди показался бродячий магазинчик Майры. Он всегда появляется там, где нужен. То, в чем нуждался Эн, купить невозможно… Но это неважно! Прибавив шагу, он бросился к магазинчику. Вернее, к его хозяйке – вдруг Майра сможет понять.
Энтон смущенно застыл на пороге, разглядывая пышную черноволосую женщину за прилавком. Майра была красива. Но не глянцевой красотой Аликсы. В пышном бюсте, полных губах, огромных выразительных глазах и темных кудрях было что-то… от девушки из сна. Нет, упитанная хозяйка магазина ничем не походила на стройную незнакомку. Эн попробовал представить Майру бегущей по зеленым волнам. Улыбнулся.
– Майра!
– Ты опять без эмоций, – женщина не возмущалась, не удивлялась, не укоряла, просто обронила, не отрываясь от каких-то бумаг.