Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
А дуэль для Дантеса, да и Геккерна тоже, это крах… В любом случае крах карьеры. Даже выстрелив в воздух или легко ранив противника, участник дуэли будет сослан. Самому Пушкину это не страшно, на Кавказ не сошлют, а в Михайловское он и сам рад уехать.
Ну что ж, вызов брошен, а дальше как бог даст.
ВЫЗОВ
Дантес был на дежурстве в казарме, а потому письмо вскрыл Геккерн. Барон пришел в ужас, они ожидали от оскорбленного Пушкина бури, думали припугнуть гневом бешеного мужа Жоржа, рассчитывая, что кавалергард отвяжется от красавицы, не рискуя ради Натали
Пушкин очень точно все понял, каким-то внутренним чутьем догадался обо всей подоплеке и совершенно верно нанес удар. Он вызвал Дантеса на дуэль, прислав письмо именно Геккерну. Но дуэль никоим образом не входила в планы ни Геккерна, ни Полетики, ни тем более самого Жоржа. Одно дело волочиться за красоткой и пытаться совратить ее на свидании, и совсем другое – стреляться из-за такой страсти с мужем.
Жорж откровенно испугался. Отношение к дуэлянтам в России суровое, иначе все друг дружку давно перестреляли бы. В лучшем случае ранение и ссылка, в худшем – смерть обоим: одному от пули, другому по приговору через повешение. Это не только провал всякой карьеры, это угроза гибели, в России ссылали под пули на Кавказ. Черт бы побрал этих честных русских красавиц и их сумасшедших ревнивых мужей! Почему Полетика умудряется наставлять мужу рога и при этом жить припеваючи, а эта красотка все рассказывает своему бешеному супругу?
Как бы ни был увлечен Натали Пушкиной Дантес, сейчас он куда сильнее на нее злился, чем любил.
А узнав о дипломе, вообще пришел в ужас: кто придумал отправить этот диплом, да еще не один, а всем друзьям Пушкина?! Ясно – Полетика. Но тогда почему так ведет себя барон, словно тоже все знал? А может, и знал? Вот пусть он это дело и утрясает, если знал и не предотвратил.
Барон утрясал. Первым делом он приехал к Пушкину с просьбой отложить решение о дуэли на сутки, потому что Дантес на дежурстве и, мол, ничего не знает.
Пушкин, прекрасно видевший все выверты Геккерна, был доволен таким отмщением. Они испугались, ох как они испугались! Но ни жене, ни ее сестрам поэт ничего не сказал, не хотелось слез или истерик. На отсрочку согласился.
Стоило уехать Геккеру, как куда-то засобиралась Екатерина. На вопрос, куда это она, улыбнулась через силу:
– К тетке, обещала.
Азя увязывалась с ней, но Екатерина категорически отказалась. Это сестрам не понравилось совсем. В особенно неприятном положении оказывалась Азя, знавшая подоплеку действий и Екатерины тоже.
Потянулись томительные часы ожидания, Наталью Николаевну от бурных слез спасло только то, что заигралась с детьми. Со своими малышами она забывала обо всем, кроме, пожалуй, одного – их завтра надо чем-то кормить, нужно новое платьице Маше, вырос из штанишек Саша (надобно отложить, Гришке пойдут)…
Екатерина вернулась сама не своя, ушла в свою комнату, Азя метнулась следом:
– Что?
Екатерина в гневе швырнула в сторону муфточку, упала в кресло.
– Что, Катя, что? – Азя опустилась перед сестрой на колени.
– Пушкин вызвал Дантеса на дуэль!
– Что?! Откуда ты знаешь?
– Геккерн сказал. Наш бешеный родственник прислал картель по всем правилам, теперь не отказаться. Мотивирует оскорблением своей супруги. Ты понимаешь, что будет, если эта дуэль состоится?!
Азя понимала, она метнулась
– Таша, нужно срочно послать к Жуковскому, только он может спасти Пушкина.
Так и сделали, ничего не говоря самому поэту, отправили в Царское Село за Жуковским брата Ивана, умоляя немедля приехать и вмешаться. Екатерина о чем-то написала Геккерну. На расспросы Ази фыркнула:
– Не лезь!
Та возмутилась:
– Но я-то чем виновна в ваших амурных делах?!
– Да, тебе и своих с Пушкиным хватает! Какое счастье, что Таша не может вызвать тебя на дуэль.
Азя, залившись слезами, бросилась вон.
В доме словно траур – все сидели в своих углах, никто никого не хотел видеть и ни с кем говорить.
Поутру 6 декабря снова приехал барон Геккерн – просить у Пушкина еще одной отсрочки «ввиду некоторых открывшихся обстоятельств». Пушкин почему-то на эти «обстоятельства» внимания не обратил, он больше видел испуг, откровенный страх барона за себя и своего приемного сына. Понятно, что Геккерн боялся дуэли, ведь она означала крах.
Но уступил и Пушкин, он согласился на новую отсрочку. Почему? Как бы ни был он зол на жену и Дантеса, немного остыв и хорошенько подумав, Пушкин осознал, что в случае действительной дуэли он вынужден будет объявить всему свету о том самом свидании Натальи Николаевны с Дантесом! Кто же поверит, что красавица не уступила кавалергарду? Даже если найти десяток свидетелей, которые под присягой подтвердят, что ничего не было, сплетня все равно будет пущена, да еще какая. Только сейчас Пушкин осознал, что дуэль непременно опозорит его жену!
Именно на это рассчитывали те, кто посылал диплом, – что Пушкин ни на что не решится, только поскрипит зубами, но проглотит оскорбление, выместив злость на супруге, потому что никому, даже друзьям, не сможет рассказать о свидании в квартире Полетики. Теперь у него была общая тайна, и с кем?! С Геккернами. Хуже положения не придумать.
Сгоряча он отправил вызов, но теперь не знал, как быть. Нет, он с превеликим удовольствием бы застрелил Дантеса, а голову ломал только над тем, как вывести из-под удара Наталью Николаевну. Задала ему женка со своими амурами задачу… Лучше было бы и впрямь уехать в деревню, когда она летом просилась. Да только как уедешь, если из-за «Современника» приходилось быть в городе и заниматься издательскими делами? К тому же со службы из-за долгов не отпустят…
Получался замкнутый круг, причем круг этот с самого начала года стал неуклонно сжиматься, грозя задушить совсем.
Геккерн двухнедельной отсрочке обрадовался, он встретил примчавшегося из Царского Села Жуковского и сразу понял, что это тот, кто может все остановить.
Умный Жуковский предпочел поговорить сначала с Пушкиным, но обещал Геккерну сразу же встретиться и с ним тоже.
А дальше начался десятидневный кошмар. Рыдали каждая в своем углу сестры Гончаровы, был в совершеннейшем бешенстве Пушкин, ругалась на чем свет стоит даже тетка Екатерина Ивановна, метался от одного к другому с уговорами Жуковский… Десять дней ноября превратились в страшный сон для семьи Пушкиных-Гончаровых, для Загряжской, Геккернов, Жуковского и Идалии Полетики, заварившей всю эту кашу… Идалия тряслась у себя дома, прекрасно понимая, что с ней сделает поэт, узнав, чьих рук дело, и молила только об одном – чтобы барон Геккерн не проговорился.