Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
– Она фригидна.
– Вы шутите. Четвертый ребенок и фригидность… К тому же Пушкин столь горяч…
– Вот в том все и дело, вы же знаете, что при всей любви господина Пушкина к своей супруге он то и дело волочится за другими.
– Но это не повод, чтобы подозревать саму Пушкину во фригидности.
– Я знаю это наверняка от ее сестры Екатерины…
Заметив, как вздрогнул Дантес при имени Екатерины Гончаровой, Идалия даже забеспокоилась:
– Что, Жорж, уж не влюбились ли вы еще и в эту?!
– Господь с вами! Неужели я похож на того, кто способен влюбиться в это
– Однако ее косоглазие заметили.
– Трудно, знаете ли, не заметить, если тебе строят столь косые глазки. Никогда не поймешь: тебе или ближайшему верстовому столбу.
– А вы сердиты на Катрин Гончарову… Отчего?
Женское сердце не обманешь, Полетика нутром почувствовала, что здесь что-то есть. Она не допускала мысли, что Дантес мог влюбиться в некрасивую сестру прекрасной Натали, но какую-то странность уловила. Однако объяснение Жоржа, что Катрин Гончарова надоела ему своей влюбленностью, Идалию успокоило. Пока успокоило.
– Вернемся к Натали. Вы хотите сказать, что волочитесь за ней только потому, что до сих пор не заполучили красавицу, и как только это случится, забудете о ее прелести?
– О, да, конечно! Только это невозможно, Пушкин с жены не спускает глаз, она нигде не бывает одна, а остаться с ней наедине вообще немыслимо.
Полетика смотрела на своего любовника долго и внимательно, Жорж постарался, чтобы она ничего не прочла на его лица, кроме досады. Легче всего обмануть того, кто хочет быть обманутым. Идалия поверила.
– Хорошо, я помогу вам.
– Как?
– Это мое дело. Будьте завтра в полдень у меня, только постарайтесь незаметно, мне не хочется, чтобы наши встречи слишком бросались в глаза, не хватало только сплетен.
Почему-то дипломаты и шпионы – мужчины. Но самые большие каверзы способны придумать именно женщины. Как и разрушить все, вплоть до жизни. Лучше чужой…
Натали, сама того не ведая и не желая, отняла у нее все: Пушкина, несмотря на свою провинциальность, сразу прослыла первой красавицей Петербурга, быстро научилась вести себя в гостиных и на балах, при этом не растеряв своей недоступности и загадочности. Полетика хорошо помнила нанесенную ее мужем обиду тогда в карете. Он подчеркнул разницу между своей женой и остальными женщинами, одним словом отнеся к остальным и Идалию. Она не простила.
Чтобы скрыть свой роман с Дантесом, который мог стоить им обоим слишком дорого, Полетика заставила его волочиться за Пушкиной, надеясь именно на ее неприступность. Вечно беременная Мадонна, к тому же столь опекаемая бешено ревнивым мужем, – прикрытие идеальное. Ни ревновать к Пушкиной, ни переживать из-за возможной ее связи с Дантесом Идалия не собиралась, этого просто не могло быть.
Но случилось именно то, чего быть не могло. Весь сезон Дантес успешно волочился за беременной красавицей, хотя делать это сложно, та редко появлялась в свете, а закончилось все простой влюбленностью француза! А уж когда он провел лето практически на даче на Каменном острове, ухаживая для отвода глаз еще и за сестрой Натали Екатериной Пушкиной, его тлеющая страсть переросла в пожар.
Дантес мог обмануть кого угодно, даже Геккерна, но не Идалию.
– Аннет, мне нужно уехать…
– Да, мадам.
– Закрытую карету, но прежде отвези записку… Тайно.
– Да, мадам.
Аннет – горничная с пониманием, она не выдаст и весьма ловка.
Полетика наспех что-то написала на листе, быстро свернула и старательно запечатала. Никто, кроме адресата, не должен знать содержимое, потому у письма не будет подписан адрес.
Убедившись, что сургуч хорошо закрепил края, она подала письмо горничной:
– Барону Геккерну в собственные руки.
– Барону?
– Именно барону, ты правильно поняла. Отвезешь сама и вернешься. Ответ нужен срочно.
Горничная уехала, а Полетика снова села к столу, вернее, принялась перерывать свои ящички, пытаясь что-то найти.
Вот оно – листок несколько смят, судя по всему, его не раз держали в руках и перечитывали, потом складывали вчетверо, чтобы спрятать в рукав или за корсаж, и снова раскрывали. В тексте пропуски, но чье имя туда будет вставлено, Полетика уже решила.
Пока она разыскивала еще что-то, похожее на печать, горничная успела вернуться. В записке два слова: «Согласен. Жду».
Барон Геккерн поцеловал у Полетики ручку:
– Вы скомпрометируете меня, мадам. Станут говорить, что у меня роман с самой красивой женщиной Петербурга.
Идалия насмешливо посмотрела на барона:
– Вас скомпрометировать невозможно, а самая красивая женщина Петербурга не я, а жена господина Пушкина. О ней я и хочу поговорить с вами. – Бровь барона удивленно приподнялась, но дама не обращала внимания. – О ней и вашем приемном сыне Жорже. И времени у нас мало, потому не будем тратить его на удивление или недоверие…
Да уж, деловой хватки Идалии Полетике не занимать. Эта красавица с большими лазоревыми глазами могла бы при желании перессорить всю Европу, к счастью, она не дипломат и не шпионка, и ей не до Европы.
То, что рассказывала Идалия о своих отношениях с Дантесом и о его ухаживании за Натали Пушкиной, Геккерну не нравилось совершенно. Он знал, что Жорж постоянно волочится за петербургскими красавицами, но придавал этому мало значения. Все его письма о любви и страсти не больше, чем болтовня красивого молодого мужчины. Эти глупцы способны ахать и охать не меньше девиц на выданье. Но что делать, если Геккерну именно такой молодой глупец и нравился?
Рассказ о задуманном Полетикой привел Геккерна сначала в замешательство, а потом почти в восторг:
– Мадам, вы должны работать в разведке!
– Вот еще! Так вы поможете?
– Конечно, где текст?
– Вот. А вот печать, изготовлена когда-то ради переписки, но пригодилась только теперь. Не беспокойтесь, по ней ничего не поймешь.
– Я не беспокоюсь. Как вы мне дадите знать, получилось ли?
– Пришлю записочку с одним словом «да».
Дантес явился за несколько минут до назначенного срока.