Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
И вот когда Пушкину понадобились материалы для первого номера, он не колеблясь взял гоголевскую «Коляску» и привлек молодого литератора к редактированию, о чем тут же горько и не раз пожалел. Издаваться в журнале Пушкина да еще и ему помогать… Это было для Гоголя выше всяких мечтаний, но он не учел одного: с Пушкина спрос куда строже, чем с других.
В самый неподходящий момент Пушкин умудрился поссориться с Уваровым – человеком, к которому потом и принес на цензуру «Современник». Не зря Наталья Николаевна вздыхала из-за стихотворения «На выздоровление Лукулла». Конечно, Уваров
– Эх, кабы другой Крылов…
Но другой Крылов, как известно, цензурой не занимался, зато назначенный боялся всего, придирался к каждой букве и запятой. Пушкин стал жаловаться на цензора, прося другого. Уваров снова посмеялся, менять Крылова не стал, добавил Раевского, что было еще хуже. За упущения в цензуре Раевский уже отсидел восемь суток на гауптвахте, попадать туда еще раз из-за пиита не желал, более всего страшно опасался пропустить в печать, как писал цензор Никитенко, «…известие вроде того, что такой-то король скончался». Цензурный гнет стал еще сильнее.
Гоголь, не подозревая обо всех этих сложностях или просто не желая над ними задумываться, написал задиристую статью о развитии журнальной литературы в 1834–1935 годах. В Москве готовилась премьера спектакля «Ревизор», и Пушкин прекрасно понимал, что€ сделают за такую статью с Гоголем, разгромив в качестве мести его пьесу. И он пошел на невиданное: задержал выпуск первого номера и перепечатал все страницы, где хоть как-то упоминалось имя Гоголя! Статья вышла без подписи.
Бояться Пушкину было чего, и дело даже не в цензуре. Он начал журнал в надежде перебить читателей у Греча, Булгарина и Сенковского, выпускавших «Библиотеку для чтения», тогда довольно популярный и хорошо раскупаемый журнал. Издатель «Библиотеки» Смирдин даже предлагал Пушкину 15 000 отступного, чтобы тот не связывался, но поэт решил не отступать.
Наталья Николаевна немного не понимала мужа:
– Саша, да ведь у вас совсем разные журналы. Мне «Библиотека» нравится, там легкое чтение, оно вовсе вас не задевает. У вас журнал будет умный для умных читателей.
Пушкин, уже понявший, что не так проста его Мадонна, поцеловал ее в голову:
– Ты это понимаешь, а Смирдин нет. И Греч тоже.
– Объясни, поймут.
Он нервно дернул плечом:
– Кому, Булгарину? Сенковскому? Кому объяснять?
– Смирдину. Может, он и твой журнал выпускать станет?
Страшно хотелось крикнуть: «Дура!» – но Пушкин сдержался. С жениным стремлением всем угодить, всех помирить, всем быть приятной и ни с кем не поссориться только советы в борьбе с Булгариным давать! Наталья только и способна соглашаться да всех жалеть, у нее последнее платье отбирать будут, а она только тем и смущаться станет, что без платья неловко на людях показаться.
Только вздохнул, махнул рукой и ушел в кабинет.
Наталья Николаевна снова осталась одна. Вот он всегда так, резкий, порывистый, не желающий ни чтобы его жалели, ни чтобы даже помогали. На помощь соглашается, да только в самом крайнем случае или на незначительную. Переписать что-то, свести материалы на один лист,
Наталья Николаевна вспомнила свой собственный разговор со Смирдиным еще зимой. Пушкин все жаловался, что не умеет получать нужные деньги от издателя. Жаловался, жаловался, она возьми да скажи, мол, а ты резче, требуй, а не проси! Пушкин привычно взвился, стал кричать, что пусть сама и попробует. Наталья Николаевна неожиданно для себя согласилась.
– Вот и попробуй! Нынче Смирдин за рукописью придет, я по твоему совету от него потребовал, чтобы платил только золотом, а ты с него и стребуй сотню вместо пятидесяти.
Она подняла на мужа свои невообразимые чуть косящие глаза и протянула руку:
– Давай рукопись.
Дальше разыгралось то, после чего Наталья Николаевна чувствовала себя больной несколько дней. Она, никогда не умевшая ничего требовать, в письмах к брату пол-листа исписывавшая извинениями, прежде чем попросить хотя бы двести рублей, при том что брат был ей обязан отправлять ее часть доходов с имения, провела разговор с издателем так, что тот рот раскрыл.
Пушкин встретил Смирдина в кабинете и как-то странно усмехнулся:
– Рукопись взяла у меня жена, идите к ней, она сама вас хочет видеть.
Услышав стук в дверь своего будуара, Наталья Николаевна глубоко вздохнула, словно перед прыжком в холодную воду, и отозвалась:
– Войдите.
Пушкин открыл дверь, пропустил Смирдина и поспешил уйти, оставив Наталью Николаевну разбираться с издателем одну.
– Я вас для того призвала к себе, чтобы вам объявить, что рукописи вы от меня не получите, пока не принесете мне сто золотых рублей вместо пятидесяти. Мой муж дешево продал вам свои стихи. В шесть часов принесите деньги, тогда получите рукопись. Прощайте…
Она постаралась не останавливаться и не смотреть в глаза Смирдину, потому что иначе не выдержала и принялась бы извиняться.
Сам Пушкин дожидался Смирдина в кабинете, бесцельно водя карандашом по листу бумаги:
– Что, с женщиной труднее сладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену. Ей понадобилось новое бальное платье, где хочешь, подай денег… Я с вами потом сочтусь…
Смирдин деньги принес, как не принести такой женщине.
Но с тех пор пошло: у Пушкина жена без конца себе на наряды требует, потому и сам Пушкин продает свои произведения дороже всех. Конечно, имея такую жену-красавицу, будешь денег искать…
Это было нечестно, потому что вовсе не на бальное платье требовала Наталья Николаевна, а на оплату немедленного долга за дрова, и еще булочнику, молочнику, зеленщику, и еще много кому…
К племяннице пришла Екатерина Ивановна Загряжская, показала, чтоб сидела, не вставая:
– Сама подойду, не опускай ноги.
Наталья Николаевна держала ноги на скамеечке повыше, чтобы не так отекали. Тетка поцеловала ее в голову, села в соседнее кресло, вздохнула:
– Видела наших стрекоз, кататься поехали… Ох, Наташа, не нравится мне увлечение Екатерины кавалергардами, не натворила бы беды…