Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
– Дак… у Александра Сергеевича постелю перестилал, тама и был…
Пушкин вскинул голову, Азя стала пунцовой. Это мгновенно все объяснило Наталье Николаевне: и почему у мужа была закрыта дверь в кабинет, и где отсутствовала сестра…
Она протянула руку за крестиком, камердинер Иван, не слишком большого ума слуга (другой сообразил бы промолчать), крестик отдал. Стало ясно, почему он потерялся – цепочка порвалась. Не сводя глаз с мужа, Наталья Николаевна протянула крестик Азе:
– Не теряй больше, а потеряешь, не ищи.
Пушкин отшвырнул книгу в сторону и почти выбежал прочь. Азя опустилась перед сестрой на колени:
– Прости, Таша…
Та молча встала и ушла к себе в будуар. Не хотелось ни с кем разговаривать… Азя и Пушкин… Она обожает его стихи, знает все наизусть… неужели этим взяла?
Александр словно что-то чувствовал, не хотел брать сестер в Петербург, еще там, в имении, отговаривал, она почти обиделась, решила, что боится, чтобы обузой не стали. Дмитрия убедила, чтобы побольше им содержание выделил, ей самой присылали 1500 рублей в год и с бесконечными задержками выплат, а сестрам по 4500 рублей каждой.
Но сейчас это было совершенно не важно. Она пыталась понять, что теперь делать. И вдруг осознала, что не сделает ничего. Если бы это была Екатерина, другое дело, а Азя… с Азей они словно одно целое. Нет, против Ази она ничего не сделает. И Пушкину скажет, чтобы забыл.
Но Пушкин не забыл, и связь со свояченицей не прервалась. Осознав это позже, Наталья Николаевна не раз устраивала мужу скандалы, а вот поругаться с сестрой почему-то так и не смогла, словно чувствовала себя перед ней виноватой за то, что на ней, а не на Азе женился Пушкин.
Глупость, конечно, но женскому сердцу не прикажешь…
«Милостивый государь, князь Михаил Александрович, пользуясь позволением, данным мне Вашим сиятельством, осмеливаюсь прибегнуть к Вам с покорнейшею просьбою…» И в конце: «С глубочайшим почтением и совершеннейшею преданностью честь имею быть, милостивый государь, Вашего сиятельства покорнейшим слугою. Александр Пушкин».
Князь Дондуков-Корсаков швырнул полученное письмо на стол. Пушкин не просто дерзок, он насмешлив до издевательства! Не он ли только что пустил в оборот гадость:
В Академии наукЗаседает князь Дундук.Говорят, не подобаетДундуку такая честь;Почему ж он заседает?Потому что… есть?Рифмовалось, как всегда у Пушкина, отменно, запомнили легко и хихикали многие.
И вот теперь этот поэтишка уверяет в своем почтении и совершеннейшей преданности? Он просит о «Письмах из Парижа» Тургенева, мол, комитет ли решит их судьбу или прямо к Бенкендорфу обращаться? Секретарь уже подсказал, что «Письма…» напечатаны в «Московском наблюдателе» как литературные заметки, потому обозвать их политическими будет трудно. Князь махнул рукой:
– Пусть в комитет обращается, болтун эдакий!
Мстить рифмоплету даже за откровенные оскорбления значит признавать их правоту. Пусть болтает, недолго уж осталось. Ни для кого не секрет, что Пушкин в таких долгах, что вот-вот в долговую яму угодит, там, поди, не станет свои вирши писать, а коли и станет, так дальше стен кутузки не выйдут. И жену князю тоже жалко не было, к чему такой красавице за болтуна замуж выходить, лучшей партии не нашлось?
Пушкин держал в руках первый номер «Современника» и пытался понять, что чувствует. Это была его последняя надежда если не выбраться из долгов, то хотя бы облегчить их бремя. Векселей выдано на немыслимую сумму, даже продав все, он не смог бы их погасить.
А ведь семья, четверо детей, дом, выезд… Свояченицы вносили свою лепту в содержание, но все равно обременение чувствовалось…
Ему требовались 60 000, а то и 80 000 годового дохода, чтобы не только жить, но и гасить долги. Была надежда, что «Современник» эти 60 000 даст. Пушкин подсчитывал просто: 25 000 экземпляров давали 75 000 рублей. Это окрыляло.
Но недаром Пушкин в Лицее имел по математике одни нули, он не желал учитывать типографские расходы, оплату гонораров авторам, которые хотя и были его друзьями, но тоже желали заработка, а еще он не учитывал, что тираж может быть не распродан.
– Наташа, смотри, вот наша надежда…
В руках у Пушкина книжица толщиной в полторы сотни листов в коричневом переплете. Красиво, достойно, веско… Неужели и впрямь спасение? Так хотелось бы!
Наталья Николаевна бережно открыла: «Современник. Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным. Том первый». Следующая страница: оглавление. Стихотворения и первое из них «Пир Петра Великого»:
Над Невою резво вьютсяФлаги пестрые судов;Звучно с лодок раздаютсяПесни дружные гребцов…Она переписывала это стихотворение для кого-то, знала, о чем оно, а потому удивленно вскинула на мужа глаза:
– Почему это, Саша?
Он подхватил, почти закружил по кабинету:
– Эх, женка моя… да с какого бы ни начать, главное, чтобы пошло, понимаешь, чтобы был свой журнал и чтобы раскупался!
Начались дни ожидания – как-то читающая публика примет новый журнал? Литературных опусов и без «Современника» в Петербурге немало, одна надежда, что сначала на имя издателя откликнутся, а после уж оценят по достоинству. Что оценят, Пушкин не сомневался, в первом же номере, кроме стихотворения самого Пушкина, «Скупой рыцарь», а гоголевская «Коляска» чего стоила!
Публика приняла… нет, не плохо, но и без большого восторга. Отклики разные, горячих мало или вообще нет.
– В Москву ехать надобно, в архивах потрудиться, иначе «Петра» своего не закончу никогда. А как ехать, коли тут все сразу: и второй номер выпускать надо, и ты на сносях!
Досада, послышавшаяся в голосе мужа, Наталью Николаевну даже обидела. Словно в том ее вина, что на сносях! Что же надо: родить до срока или вовсе не беременеть? Так не ее стараниями сие.
– Плетнев и Одоевский обещают же помочь. И я помогу. Езжай.