Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
Слыша непристойную ругань и крики, сестры Азя и Екатерина сначала поспешили спрятаться, особенно Азя, знавшая, почему так гневается Пушкин. Зачем Наташа рассказала мужу о вчерашнем событии, ведь советовали же молчать. Но потом Азя потянула Екатерину к двери кабинета, мало ли что… Зная бешеный нрав Пушкина, можно ожидать чего угодно.
Наталья Николаевна рыдала, она не чувствовала за собой вины, разве в том, что, услышав, что хозяйки нет дома, не бросилась опрометью по лестнице вниз, а позволила Дантесу взять себя за руку? Но разве это преступление?
Может, и правда, не стоило рассказывать Пушкину, как советовали княгиня Вера Федоровна и Азя? Но она не умела скрывать, будь Александр не так мрачен вчера, она бы сразу рассказала.
Он кричал долго и почти безобразно, действительно злясь, что жена по глупости позволила вовлечь себя в столь неприятную историю.
– У тебя есть записки от этого прохвоста?
– Есть…
– Зачем ты хранишь?!
– Я все письма храню…
– То письма, письма, понимаешь ты, дура этакая?! А любовные записки хранить да еще и мужу в том признаваться, совсем ума не иметь! Ну-ка, принеси.
Сестры отскочили от двери, под которой стояли, но выбежавшая из кабинета Наташа их даже не заметила. Она принесла шкатулку с письмами, в которой действительно лежали несколько коротеньких, ничего не значащих записочек Жоржа Дантеса.
– Вот…
Пока Пушкин разбирался с записками француза, Азя вдруг обратила внимание на сестру. Екатерина была едва жива.
– Что ты, Катя?
– Что у Таши с Дантесом?
– Да ничего, просто Идалия Полетика заманила ее вчера к себе на квартиру, а сама уехала, оставив там Дантеса. Таша едва вырвалась от него.
– Азя, с ним нельзя оставаться наедине, нельзя! Он… он… может все!
У Александры упало сердце: она вдруг осознала, о чем говорит сестра! Екатерина тоже бывала наедине с Дантесом, и организовала это сама Азя! По тогдашним заверениям сестры, дальше поцелуев дело не пошло, но сейчас, глядя на то, как переживает Екатерина, Азя в этом сомневалась.
– Катя…
– Молчи! Слышишь, молчи! Это мое дело, только мое!
– Нет, ты должна все рассказать!
– Кому, ему? – кивнула в сторону кабинета, где снова рыдала Наташа и кричал ее супруг.
Азя вдруг поняла:
– Тетушке. Поехали к Екатерине Ивановне, поехали, Катя.
А та вдруг невесело усмехнулась:
– И что я ей скажу? Я сказала самому Дантесу, но он ничего не предпринимает, наоборот, стал еще активнее преследовать Ташу. Азя, лучше бы мы вообще не приезжали в Петербург, я бы не встретила Дантеса и жила спокойно.
– Что теперь будет? Может, все-таки сказать тетушке? Я сама скажу.
– Нет.
Крики в кабинете затихли, Таша говорила уже что-то спокойно – видно, снова и снова повторяла мужу о произошедшем.
Так и было, сменив гнев на милость, Пушкин все же попенял супруге:
– А почему вчера не рассказала? К чему было ждать, пока мне другие не сообщат?
– Другие?! Кто?
– Так почему вчера не сказала?
– Но ты приехал
Он вспомнил, смутился. Потом заставил еще раз повторить. Наташа повторила. Злость перегорела, перед ним стояла, оправдываясь, словно маленькая девочка, все та же Наташа Гончарова, по сути, невинная кокетка, попавшая в переделку из-за своей нерешительности и неспособности предвидеть ловушки и защищаться.
– Ладно, женка, молодец, что не скрыла. Только помни мои слова: с Идалией и близко больше не знайся, это она все подстроила, тебя спешно вызвала туда, где этот хлюст был. А еще бы лучше, чтобы ты и с ним не кокетничала, до добра не доведет. И от меня ничего не скрывай. Я тебе верю, твою душу знаю, но ты можешь на нас обоих беду накликать.
Ссора закончилась примирением. Пушкин понял, что зря оставил строгий надзор за женой; пользуясь ее слабиной и наивностью, Наталью Николаевну могли заманить в любые сети, в том числе любовные. На вопрос, почему сохранила записочки от Дантеса, она сначала ответила, что по привычке, мол, хранит все, что получает. Это было правдой, Пушкин сам ругался, что архив жены будет скоро равен его собственному. Но быстро понял, что ей дороги эти записки.
Что в них? Оказалось, ничего особенного, любовный вздор, комплименты, заверения, что нет ее краше и прелестнее.
– И это можно ценить?!
В ответ услышал то, что повергло в шок:
– Но ведь ты давно перестал мне такое говорить… Я только женка, и мое дело рожать детей.
Не удержался:
– Дура! Неужели не понимаешь, что тобой воспользуются, чтобы унизить меня? Неужели не видишь, к чему приведет тебя его страстная любовь?
У нее на глазах снова появились слезы:
– Я верна тебе всегда была и всегда буду. А ты – нет.
Глядя вслед жене, Пушкин только тяжело вздохнул.
Но теперь он знал, что делать: только стреляться! Если он не убьет Дантеса, тот опозорит его семью, обязательно опозорит. Объяснять Наташе, что Дантес пустое место, бесполезно, женщина видит влюбленного в нее красавца и верит всему вздору, который тот несет.
Грозный муж отправил вызов на дуэль Дантеса на имя Геккерна.
Для него не стоял вопрос, чья это работа, долго раздумывать не пришлось. На что рассчитывали те, кто посылал дипломы? На то, что Пушкин поскрипит зубами, побесится, возьмет жену под строгий присмотр, запретив ей делать без собственного сопровождения лишний шаг. А уж подходить к Дантесу и вовсе запретит.
Кому это было бы выгодно? Прежде всего барону Геккерну. Одно дело, когда его приемный сын волочился за красавицей, но совсем другое, когда стал добиваться ее серьезно. Сорвавшееся свидание состоялось на квартире у Полетики. Пушкин хорошо помнил взгляды, которыми обменивались Идалия и Дантес, ясно, красавица просто не желала отдавать любовника Наталье Николаевне. Муж не сомневался, что свидание жене действительно подстроено, но злился на супругу за ее доверчивость на грани глупости. Ну нельзя же быть такой!