Натренированный на победу боец
Шрифт:
– Простейшее недомогание, головная боль, обмороки. Скорее всего – обмороки. Жертвы примерно – один на сто. Но это необязательно, вот в Таджикистане, я запомнил, двадцать шесть человек погибло. – Старый разъяснил: – Из тысячи! Там, правда, посуше, и они уже начали эвакуацию. Точно никто не скажет.
Вечер смягчил землю и крыши, и снег запятнался пушистыми тенями, снегопад густел, густели косые пряди и вязли в коричневых лужах, покрывая их шершавой ледяной шелухой, и ветер стаскивал ее в острова. Старый держал мои руки, не давая достать шапку, все заливал мел; поцарапанные руки, почувствовал железную ложку
– Пусть нас уведут, – предложил Старый. – И вам лучше в помещение. Видите, он совсем сник – побыстрее!
Клинский бегал, как собака на проволоке, и всплескивал руками на поворотах – подпрыгнул к Старому и пихнул в плечо:
– Да? Но ты, конечно, знаешь? Как нам помочь? Но запросто не выручишь? – И злорадно расхохотался. – Кому мы верим?! Кого слушаем? Всем продолжать. Молчать! По местам, слушать мою команду. Ишь что он придумал! Читать нам условия! Это убийцы, они на все теперь идут. Да? Ты можешь нас выручить? Встать!
Старый поднял на него глаза и с дрожью выговорил:
– Я могу. Но тебе, быдло, я не стану. Будет тебе хуже – мы рады. Людей жалко. Но это твой грех.
– Товарищ подполковник, – взмолился Витя. – Дайте я с ними договорюсь!
– Молчать! Увести. Все же ясно! Продолжаем. Как можно остановить? Как можно отменить? Еще лучше! – взвизгивал Клинский и чуть не подпрыгивал. – По местам!
Витя сделал два больших шага к носилкам.
– Владимир Степанович, я вас прошу, я уважаю ваш опыт, простите меня, нас… Вы же не такой, как сейчас хотите, я ж знаю, какие вы. Вы теперь совсем знаете наши обстоятельства, значение для Светлояра, страны. Взлетает первый самолет. Завтра на этой площади должно… Десятки тысяч. Столько преодолели. Не для меня. Я, наверное, вам противен, так вышло, мы разошлись. Для народа. Не лишайте нас… Мы виноваты перед вами, но нет непоправимого…
– Майор Губин! – заревел Клинский. – Я вас предупреждаю!
– Скажите одно: есть? Есть способ? Чтоб вовремя. У нас столько силы, если бы еще знать!
– Вот какой плотности оболочка. – Старый показал в ладони раздавленного червя. – Уже час, как опорожнились, и снег, и такая влажность…
– Я запрещаю переговоры с преступниками! Уведите! Майор Губин, что, непонятно?
– Никак нельзя?
– Если по науке, ну, еще – полчаса… Если сейчас же оросить. Особый раствор. Все очень быстро, Витя.
– Что надо?
Клинский рванул у близстоящего радиостанцию и буднично распорядился в ее черное ухо:
– Машину, конвой. – Дождавшись отдаленного взвывания мотора, впустил ладони в карманы и подержал рот раскрытым, прежде чем сказать: – Э-э, Виктор Алексеич… Товарищи, мы тут все знаем заслуги майора Губина, они есть, но я, к сожалению, должен… В ходе следствия, в ходе допросов задержанных известных вам деятелей армейских… Того же Свиридова допрашивали. Есть данные, что, так скажем, и майор Губин, да, не избег…
Витя закусил губу и тускло смотрел, как из подъехавшего вездехода спрыгивают солдаты,
– Я не склонен, это не в моих правилах так сразу доверять, первому… Мало ли. Но обстановка требует надежности. Крепость, товарищи. Да. Майор Губин данной мне властью отстраняется от службы и до окончательного разъяснения побудет… Капитан! – Клинский кивнул на Витю блестящей лаком прической. – А нам, скажем так, пора к аэродрому. На летное поле.
Капитан звучно скомандовал, ни слова не разобрать, но солдаты поняли и окружили Витю, снимая автоматы с плеч, он пообещал Старому над красными погонами:
– Отпустим, когда разберемся. Неделя.
– Нет! – выхрипел Старый, сжимая руку лежащему на носилках. – Ближайшим поездом. И чтоб все деньги. Мы никому не расскажем.
– Ближайший завтра, полдень. Будете молчать?
– Пусть. Но чтоб – все деньги.
– Капитан, в чем дело?!
– Договорились?
– Дай слово, что не обманешь.
Витя коротко задумался, пока солдаты брали его под руки, наморщился, неприятно кивнул:
– Обещаю.
– Пусть все обещают, кто здесь. Что уедем первым поездом с деньгами, что заработали. А мы будем молчать.
Витя запнулся, словно налетел грудью на проволоку, солдаты заломили ему руки, и он, вывернув на сторону голову, из-под низу раздраженно прошипел:
– Ну хватит уж!
– Хватит, капитан, – немедленно откликнулся один из командиров.
Капитан пошатнулся, как оглушенный, подержался руками за шапку, также громко и невнятно приказал солдатам – их руки разжались, Вите подняли шапку, он водрузил ее на место, глянул на часы, поежился и нерешительно подступил к Клинскому. Клинский насмешливо тряс, тряс прической и ухмылялся, зло показывая зубы, он приосанился, стал ровней, шуба добавляла ему роста и стати, тараторил:
– Ты? Что? Что? И?
– Вам. Товарищ подполковник… События вышли на уровень других соответствий, и они потребовали. Они потребовали. Они – потребовали. Мы не можем быть безучастны. Я… известить – руководящими особым районом создан временный орган для проведения праздника. Председателем доверено быть мне. Объявляю вам арест. За плохое санитарное состояние. – Витя напрочь задохнулся и судорожными всхлипами поправлял дыхание.
– Опомнись, – убедительно прошептал Клинский, чтоб слышали не все. – Ты ж не существительное лицо…
– Капитан. Ну вы поняли, по обстановке, – слабо махнул Витя, отвернулся и немного ткнул ладонью в своих, затем – в носилки.
Начальство оказалось уже расположенным в затылок – они потянулись к Старому, снимая на подходе папахи, и каждый внушительно говорил с полупоклоном:
– Я обещаю.
– Я обещаю.
– Обещаю.
Старый кивал: да, понял, спасибо, не поднимаясь с носилок, не ослабляя занятых рук, с каждым обещанием подымал голову меньше, а потом вовсе не поднимал.
– Они же сожрут и тебя, – шелестел только Вите Клинский. – Опомнись. – И забарахтался в солдатских лапах. – Скажи, чтоб оставили меня! Прочь! Слушать мою команду! Дай скажу! Посмотри сюда! – Его подталкивали к вездеходу, и после особого толчка он совершенно смолк, но на Витю смотрел безотрывно. Тот нелегко, будто под гнетом, оборотился к Старому. Старый перечислил: