Наваждение

Монтегю Жанна

– Наверное, там не так уж страшно, мисс, – докладывала она, – но ужасно тесно. Люди вынуждены делить каюту с совершенно незнакомыми соседями. Я бы не сказала, что мне это понравилось.

Филлис было двадцать лет от роду, и она делала первые шаги в качестве личной прислуги. Это был важный шаг в ее карьере, и она дорожила новым своим положением. Сметливая и расторопная, Филлис поднялась с самых низов благодаря своему дяде, служившему в одном из особняков в Вест-Энде. Она прошла суровую школу, начиная с «девочки на побегушках», обязанной подчиняться всем подряд, став затем уборщицей и горничной. Дядя, гордившийся ее успехами, помог ей откликнуться на данное Седриком объявление в «Таймс», которое гласило: «Молодой леди требуется личная прислуга

для предстоящего путешествия в Америку».

Пользуясь дядиными наставлениями и собственной смекалкой, Филлис сумела произвести приятное впечатление во время собеседования, и ее приняли. Она быстро прониклась искренней симпатией к Кэтрин, быстро разобравшись, что та – новичок в высшем свете: ее догадку позднее подтвердил Уоллер. И теперь, по сути дела, они учились вместе: Филлис – заботиться о леди, а Кэтрин – быть этою леди.

Утомившись прогулкой по палубе, Кэтрин спустилась к себе пораньше, покинув Седрика с его приятелями за обедом в кают-компании. Ее дядя чувствовал себя как рыба в воде: множество хорошеньких женщин, предполагавшее возможный флирт, вечерние танцы и, кроме всего прочего, ночные часы, которые можно было провести за бутылкой вина в компании других джентльменов, с которыми он уже был на короткой ноге.

Было так приятно крепко заснуть, не мучаясь от тошноты и головной боли, и все же Кэтрин долго не могла забыть то чувство растерянности, с которым проснулась рано поутру. Она не могла сообразить, где находится. Переднею стояла стюардесса, принесшая чашку утреннего чая, а за ее спиной суетилась Филлис, извлекавшая из сундука одежду. Сундук представлял собою миниатюрный гардероб: когда его ставили на торец и открывали крышку, в одной его половине, имевшей множество отделений, помещались всякие мелочи, тогда как другая служила для пальто и платьев.

– Доброе утро, мисс, – мило приветствовала она хозяйку. – Вы чувствуете себя лучше?

– Кажется, да, – сонно отвечала Кэтрин, пока стюардесса покидала каюту. – Да, решительно лучше.

Новизна обстановки и яркая голубизна небес, поблескивавшая в иллюминаторе, произвели чудесный эффект. Она почувствовала себя здоровой и веселой. Усевшись в кровати, она принялась за бутерброды с чаем, пока Филлис проворно извлекала для ее обозрения один наряд за другим.

– Жаркий солнечный денек, – заметила она. – Я уже видела трех леди в белых платьях. Почему бы вам не надеть одно из ваших, мисс, и не утереть им всем нос? Отличная возможность произвести наилучшее впечатление.

– Меня это не волнует, – начала было Кэтрин равнодушно, но тут в ней взыграла жажда приключений. – Нет, в конце концов, почему бы и нет! – рассмеялась она и одобрительно кивнула, глядя на нечто воздушно-кружевное в руках Филлис. Каким облегчением была возможность наконец-то расстаться с траурным нарядом. – Я надену это и отправлюсь в кают-компанию.

– И хорошо сделаете, мисс. Не зря же вы платили за первый класс, – подхватила Филлис.

Кэтрин слишком многое позволяла своей служанке, и это немало беспокоило Седрика. Хотя он сам весьма дружелюбно относился к своему камердинеру, их близость никогда не переходила за определенные границы. Уоллер прекрасно их знал и соблюдал неукоснительно. Но Кэтрин нуждалась в подруге и скучала без миссис Прентис. Ведь вопрос с компаньонкой так и остался открытым. И хотя в данный момент Седрик сам опекал ее, это не могло длиться вечно.

– Мы начнем присматривать кого-нибудь, когда окажемся в Америке, – сказал он. – Ни одна леди вашего положения не станет путешествовать одна за границей, а я временами должен буду покидать вас. Дела, моя милая.

И в самом деле – не мог же он пройти мимо борделей Нового Орлеана, известных на весь свет прелестями служивших там девиц смешанной крови. При одной мысли о них у Седрика зудело в паху.

В старое доброе время креольские плантаторы, ведшие свое происхождение от французов или испанцев, в своем высокомерии полагали себя полноправными властелинами над африканскими рабынями.

Седрик был изрядно наслышан о «квартеронских балах», [4] на которых милые целомудренные дочери свободных родителей преподносились в дар креольским джентльменам своими амбициозными мамашами. Все происходило совершенно официально и было освящено традицией. Девушка затем водворялась в один из домов на Рэмпарт-стрит, в дом, арендованный для подобного рода утех каким-нибудь шаловливым отпрыском богатого и знатного семейства. Там она и оставалась в угоду своему господину, зачастую обзаведясь целым выводком ребятишек с кофейной кожей, в то время как своим чередом разворачивались планы женитьбы этого господина на какой-нибудь несчастной девице его класса и цвета.

4

Квартерон – потомок мулата и белого.

Думая об этом, Седрик временами жалел, что Гражданская война положила конец подобным чудесам, однако утешался тем, что, если слухи верны, место, куда он направлялся, по-прежнему не страдало от недостатка доступных женщин. И конечно, его роль опекуна помешала бы ему с удовольствием пуститься во все тяжкие.

Все еще ощущая легкие последствия болезни, Кэтрин покончила с туалетом и в сопровождении Филлис вышла на палубу. Седрика еще не было. Этот час для него был чересчур ранним: не более восьми. Девушка медленно шла вдоль поручней, тогда как верная Филлис несла за нею ее зонтик и книжку. До начала завтрака оставалось еще добрых полчаса, но Кэтрин с удовольствием бы продлила этот срок вдвое: так наслаждалась она простором залитой солнечными лучами палубы и соленым морским ветерком.

– Скажите, как здорово, правда, мисс? – заметила Филлис, поднимая лицо к солнышку. Вместо обычного наряда горничной на ней был синий матросский костюм и круглая соломенная шляпка. – Старине Лондону такое и не снилось.

Кэтрин, стоявшая возле поручней, кивнула, наслаждаясь тем, как ветерок перебирает ее локоны, и придерживая края белой кружевной шали.

– Я бы ни за что в это не поверила, пока болела, – сказала она. – А теперь уверена, что получу огромное удовольствие от остальной части пути.

Все волновало ее: огромный сияющий корабль, воздух, напоенный запахами моря, волны внизу, увенчанные белоснежной пеной. Океан был огромен: она могла различить лишь воду и небо. И все же она чувствовала себя в безопасности, словно под нею была твердая почва вместо бездонной бесформенной темно-зеленой пучины, поглотившей на своем веку множество кораблей вместе с цеплявшимися за их обломки жертвами крушений.

Она не одна оказалась столь ранней пташкой: на палубе гуляли и другие пассажиры. Мужчины в летних костюмах, дамы в белых туалетах и легких шляпках – все наслаждались солнечным теплом. Всюду чувствовался праздник, тем более что капитан и команда облачились в тропические мундиры, – и это ощущение не покинуло Кэтрин, когда она спустилась в кают-компанию, где был подан завтрак. Здесь ей пришлось набраться храбрости, ведь она осталась в одиночестве. Седрик приказал стюарду принести кофе с пирожными к нему в каюту, а Филлис покинула ее, чтобы позавтракать с другими служанками и лакеями.

Кэтрин оглянулась, стараясь найти кого-нибудь, кто бы вызывал доверие. За столом сидели незнакомые ей люди: парочка, справлявшая свой медовый месяц и не сводившая друг с друга глаз, американский бизнесмен, постоянно с раздражением препиравшийся со своей супругой, и довольно молодая дама с джентльменом, чьи отношения не были ясны, хотя не вызывало сомнения то, что они хорошо знакомы. Кэтрин очень бы хотела, чтобы здесь оказался Седрик, так как самой ей не хватало храбрости завязать беседу или предпринять что-то еще: она лишь слегка притронулась к фруктам, булочкам и маслу, которые выбрала из предложенного меню, и лелеяла надежду, что вскоре научится держать себя непосредственно в обществе.