Наваждение
Шрифт:
— А… а как же… тогда..? — залепетал я.
— Боюсь, вам этого не понять, — сумрачно сказала она.
Куда уж мне! Разве способен я, придурок, понять, зачем женщина, не испытывающая никаких чувств к сытому мерзавцу, раздевается перед ним догола, да еще в ординаторской хирургического отделения?
И тут произошло то, чего так страстно я недавно желал, — мелодия закончилась. Я подвел Веру к столу, усадил, чинно поклонился, благодаря за оказанную мне честь. Говорить с ней больше было не о чем, к тому же мне в самом деле следовало уходить — на девять условились с Маргаритой, обещала забежать на полчаса, пока муж смотрит непременные телевизионные вечерние новости, благо, живем по соседству…
Накрапывал дождь.
* * *
Маргарита… Женщина с роковым булгаковским именем…
Почти год, со дня свадьбы с Верой, мы с нею не встречаемся. Нет, встречались, конечно, выясняли отношения, и объяснения проходили бурно, со слезами. Но мы уже не были близки. Маргарита, женщина, искренне любившая меня, а может быть, любящая и поныне. Моя преданная, все прощавшая и все понимавшая Маргарита. Сейчас, уходя из жизни, я, к стыду своему, думал о ней много меньше, чем она того заслуживала. Да, Маргарите не тягаться с Верой, Платошей, Ларисой, но ведь целых шесть лет моей жизни связаны с ней, шесть лет… Она знала, я не женюсь на ней. И вовсе не потому, что не рисковал разрушить ее семью. А еще она, как и я, знала, что лучше, заботливей жены и верней друга мне не найти. Знала, что нет и не было ей соперницы в моей долгой холостяцкой жизни, и что не трусил я, не боялся ошибиться, вторично связывая себя брачными узами. Просто я не хотел жениться. Вали не стало, а другая, самая распрекрасная, жена мне была не нужна. Но все-таки она ждала, надеялась. Верино появление буквально потрясло Маргариту…
Что будет с Маргаритой, когда она узнает о моей смерти? Какие чувства испытает? Она за столько лет неплохо изучила меня, со всеми моими сильными и слабыми сторонами. Могла быть уверена, я не из тех, кто способен в отчаянии малодушно наложить на себя руки. Наверняка подумает, что отравился из-за подлой Веры, из-за чего же еще? Позлорадствует в глубине души? Вряд ли, Маргарита не та женщина. Да и не станет настоящий, хороший человек злорадствовать, узнав о чьей-нибудь смерти. В моем случае не о чьей-нибудь — смерти любимого. Любимого… Отчего я уверен, что Маргарита по-прежнему любит меня? Тоже хорошо изучил ее? Чересчур самонадеян? Интуиция подсказывает?.. Существуют категории людей, обреченных на тайную, запретную любовь. Хрестоматийный пример — дети, влюбленные в своих учителей. Но есть еще одна, сравнимая с детской, амурная связка — больные и врачи. Мне за четверть века лечебной работы доводилось с этим сталкиваться не однажды. И в том, и в другом случае такая любовь всегда платонической и остается, если только учитель не подонок, а врач не пошляк вроде Севки Сидорова. В нашем отделении знали, что Сидоров не упустит возможности приволокнуться за смазливой пациенткой. Повыпендривается, позубоскалит, телефончик возьмет, дабы потом справиться о драгоценном ее здоровьице. Так, будто бы шутейно, настроение больничной страдалице поднять, но очень прозрачно. Излишне, наверное, говорить, что я себе подобных вольностей никогда не позволял и не мог позволить.
Маргариту привезла вечером в мое дежурство «скорая» с печеночной коликой. Боли это мучительнейшие, кто пережил, знает. Обычный мужчина, я, понятно, заметил, что женщина она привлекательная, но в те минуты это менее всего волновало меня. А что действительно поразило — ее редкостная терпеливость. Ни разу не крикнула, даже не застонала громко — лишь губы себе искусала. Мне удалось купировать болевой приступ, несколько раз ночью наведывался к ней. Она уже могла улыбаться, благодарила меня, что избавил от пытки — «как на свет народилась». Заодно, к слову, сказала, что знает меня, мы, оказывается, живем в одном доме, только в разных подъездах.
Я ей, выписывая домой, предложил оперативное лечение — от камней, увы, иным способом не избавиться, и чем раньше удалить их, тем лучше, во всех отношениях. Она согласилась, попросила, чтобы я сам оперировал ее. Через месяц, поздней осенью, Маргарита легла в мою палату. Мне всегда было с ней легко и беспроблемно, от первого до последнего дня. И операция тоже прошла гладко, без осложнений. Она стеснялась меня, и на операционном столе, обнаженная, предательски розовела.
Маргарита считала меня кудесником, посланным на землю ангелом, спасающим людей. Она вообще благоговела перед врачами, людьми, наделенными божьим даром целения, приравнивала к ним разве что поэтов. После операции быстро шла на поправку и была убеждена, что причиной тому мои «золотые руки».
Она влюбилась в меня. Неюная, тридцатитрехлетняя женщина строгих нравов, благополучная в замужестве, мать большой уже, десятилетней дочери. Не только слова двусмысленного, даже намека ни разу себе не позволила, но я знал, что влюбилась, особой проницательности не требовалось. Угадывал по ее восхищенному взгляду, когда подходил к ней, по стыдливому румянцу, по частившему, прыгающему пульсу.
Уже потом, сделавшись моей любовницей, Маргарита обожала вспоминать, как поразил я ее в самое сердце, как она испугалась нахлынувшего на нее чувства, как ничего не могла с собой поделать — каждую мелочь, каждую подробность. Бессонные больничные ночи, растерянность и счастье. Непостижимое, недозволенное счастье шестнадцатилетней девчонки.
Я тоже размышлял о неожиданной страсти, вспыхнувшей ко мне у Маргариты. И чем ближе узнавал подругу, тем больше убеждался в правильности своих предположений. Без сомнения, Маргарите я понравился, иначе не пренебрегла бы она святым для таких женщин супружеским долгом. Но дело тут не только в моих достоинствах, истинных или мнимых. Я появился, подоспел в тот срок, когда Маргарита должна была в кого-то влюбиться, пришло ее время. Крайне редко такое случается, как у нее, после тридцати, но почти никого не минует.
До встречи со мной Маргарита была искренне убеждена, что вышла замуж по любви. Ее будущий муж, первый по-настоящему ей понравившийся парень, всем взял — пригож, неглуп, без вывертов. Типичный технарь, спокойный, надежный и — женская утеха — «рукастый», что угодно починить может, земля на таких держится. Немного, правда, скучноват, любитель детективов, зато «Жигуленок» у него работает как хронометр, а домик на «шести сотках» построил, всё своими руками, от первого до последнего гвоздя, — залюбуешься. Чего еще желать нормальной умной женщине? Жили душа в душу, подрастала дочь, в отца старательная, рассудительная, — ни облачка над головой. А что подтрунивал супруг над неистребимой Маргаритиной страстью к поэзии, цветочкам-лепесточкам, что просыпалась иногда среди ночи, охваченная смутным томлением, так пусть, как любила говаривать моя мама, больше горя не будет.
И появился я. Не в том дело, хуже или лучше, — другой. Какой нужен был Маргарите. Возможно, не вообще нужен — в то совпавшее время. Конечно, поначалу наверняка идеализировала меня, страдала от необходимости вести двойную, неведомую раньше жизнь, но привязалась накрепко, существовала от встречи до встречи. Не могла уже без меня — без наших разговоров, без наших тайн, без наших поцелуев.
Еще одна любопытная деталь — я никогда не был половым гигантом и несомненно уступал в возможностях ее законному супругу, более молодому, сильному, без моих утомительных комплексов. Мы старались в беседах с Маргаритой не затрагивать такую щекотливую тему, но однажды она проговорилась — не в укор мне, мимоходом. И даже с неодобрением к мужу. Ох уж эти извечные проблемы физиологии, противостояние коры и подкорки…