Наводнение (сборник)
Шрифт:
— Не вздыхай. Так положено. Кто на первом допросе был? Папа? Мама?
— Мама... — Самолюбие мальчика было явно задето. — Вы его поймаете? — спросил он, когда Игорь Васильевич уходил.
Корнилов кивнул.
2
«Поймаем-то поймаем, только вот когда?» — думал он по пути в Тучков переулок, рассеянно глядя по сторонам. Машина свернула на Университетскую набережную. День стоял солнечный, ветреный. На пришвартованном напротив Меншикова дворца буксирчике бился на ветру прокопченный речнофлотовский вымпел, весело клубился
Корнилов любовался солнечным деньком, с удовольствием затягиваясь сигаретой. Мысли шли в голову случайные, рассеянные.
Корнилов понимал, что находка Кости Горюнова может привести к успеху. К быстрому успеху. А вдруг мальчишка ошибся? Мало ли бывает случаев, когда и взрослые ошибаются в такой драматической обстановке! И тогда пропали даром усилия многих людей, упущено время... Но никакой другой, более серьезной зацепки в этом деле не было. Версия о причастности к ограблению кого-то из работников института была маловероятной. Корнилов решил: надо рискнуть. И следователь Аверин, ведущий дело о нападении на кассира, тоже считал, что надо рискнуть — довериться приметливости мальчика.
Но прежде чем разыскать продавщицу, торгующую книгами на снимке из альбома, надо было побывать на месте происшествия. Когда случались такие ЧП, Корнилов непременно выезжал сам.
...Он медленно шел по Тучкову переулку, еще и еще раз стараясь мысленно воспроизвести картину преступления. Вот здесь, вдоль стены церковного дворика, по старинному тротуару из щербатых известняковых плит шла кассирша. Со стороны Среднего проспекта. Преступник шел ей навстречу. И поэтому вахтер, видевший кассира из окошка проходной, не разглядел лица преступника. Да собственно, он ничего не разглядел... Вот и сейчас, долго и внимательно разглядывая несколько фотографий из альбома, среди которых было фото с преступником, вахтер покачал головой.
— Нет, не припомню, — и, виновато посмотрев на Корнилова, добавил: — Не могу узнать, спину только и видел.
А мальчишка узнал...
Игорь Васильевич вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит, и оглянулся. Переулок был пуст. Только в конце его, у самой набережной, шли два офицера. Корнилов стал разглядывать окна соседнего дома и встретился взглядом с каким-то стариком, сидевшим в квартире первого этажа. Он смотрел на Игоря Васильевича пристально, не отводя глаз. Корнилов слегка поклонился старику, и ему даже показалось, что и старик чуть заметно кивнул.
«А ведь дед наверняка пенсионер. Сидит у окна, разглядывает прохожих от нечего делать. Или гуляет где-нибудь поблизости. Может быть, он что-то видел? Хотя тут ведь всех опрашивали...»
Подумав так, Корнилов все же пошел в ЖЭК и выяснил, кто живет в той квартире, откуда выглядывал старик. Паспортистка, полистав свои книги, сообщила ему, что в четвертой квартире обитает семья Казаковых. Мать со взрослым сыном и больной дед.
На лестнице было темно. Откуда-то, наверное из подвала, тянуло холодом, запахом сырых дров. Игорь Васильевич зажег спичку и с трудом разглядел цифру 4 на огромной обшарпанной двери и старинный звонок с надписью: «Прошу повернуть». Он повернул. Дверь тотчас отворилась, словно Корнилова уже давно поджидали. На пороге стоял мужчина лет двадцати восьми — тридцати с красивыми, уложенными плойкой волосами. Судя по гримасе разочарования, промелькнувшей на его худом, чуточку аскетическом лице, мужчина кого-то поджидал.
— Вы к кому? — спросил он после секундного замешательства.
— Прошу прощения, — сказал Корнилов, доставая удостоверение. — Я из уголовного розыска. Мне бы хотелось поговорить... — Еще не закончив фразу, он увидел, как лицо мужчины стала заливать краска. Корнилов давно уже не придавал значения тому, как реагируют люди на неожиданный приход милиции. Растерянность или спокойствие, бледность или краска на лице — это могло ровно ничего не значить. Нужно было хорошо знать человека, чтобы делать вывод.
— Мне бы хотелось поговорить с товарищем Казаковым. Вас зовут Игнатий Борисович?
— Да. Проходите, пожалуйста, — пригласил мужчина, справившись с растерянностью. — Вот сюда можно повесить плащ... — он отступил от дверей, пропуская Корнилова.
— Два дня назад здесь, в переулке, ограбили кассира. Это произошло днем, но может быть, кто-то из вашей квартиры находился дома? И смотрел в окно...
— К нам уже приходили из милиции, — словно бы обрадовавшись, быстро ответил мужчина. — Разговаривали с мамой. — Он открыл дверь в большую, тесно заставленную мебелью комнату. Усадив Корнилова в скрипучее кресло, сам присел на краешек стула, всем своим видом показывая, что визит Корнилова в эту квартиру случаен и тотчас закончится. — Ни меня, ни мамы в то время не было дома.
— Вы живете втроем?
— Да. Третий — дед. Но он уже много лет болен... Инсульт.
— А ваш дедушка ничего не видел, Игнатий Борисович?
Казаков развел руками и снисходительно усмехнулся.
— Вы понимаете, дед... — он понизил голос и оглянулся на прикрытую дверь в другую комнату, покрутил длинными пальцами у головы.
Корнилов вспомнил очень пристальный, но вполне осмысленный взгляд лохматого старика и подумал: «Неужели у сумасшедшего может быть такой умный взгляд?»
— А если мне попробовать поговорить с ним?
— Но ведь он болен... Не повредит ли это ему? — с сомнением произнес Казаков. — Можете попытаться, впрочем... — Он поднялся со стула и сделал несколько шагов в нерешительности, будто надеясь, что Корнилов передумает идти за ним. Игорь Васильевич отметил, что у Казакова ладная спортивная фигура, и почему-то подумал: «Интересно, он еще не женат или успел уже развестись? Хотя, впрочем, с больным дедом, наверное, забот немало».
Они вошли в большую, узкую комнату, и в нос ударил резкий затхлый воздух. Корнилов только чуть позже понял, что все здесь провоняло сигарным дымом. Первое, что бросилось ему в глаза, — старое штурвальное колесо на стене и в нем поблекшая фотография большого парохода с длинной круглой трубой. На нескольких фотографиях в черных, посеревших от пыли рамках, развешанных на стене, тоже были изображены пароходы.
Масса старых журналов на полках вдоль стены, просто разбросанных на полу, на маленьком круглом столике. Но Корнилов тут же отвел глаза от них и взглянул в окно. За легкой кружевной занавеской, за пыльными стеклами огромного венецианского окна виднелись ограда церковного дворика и кусок переулка. Перед окном в кресле-каталке сидел старик. На скрип дверей он обернулся.