Навья кровь
Шрифт:
«Почему я?!»
Но спорить девушка не стала. Подошла к столбу, трясущимися руками взяла бутылочку со спиртом, чистую тряпочку, смочила и принялась протирать спину Антона. Жена его всхлипнула, мать закрыла лицо руками, горестно покачала головой.
— Уйди, — обронил отчим и, едва Петрович сделала два шага назад, размахнулся.
Кнут со свистом рассёк воздух. Антон вскрикнул, на покрасневшей от мороза и обработки спиртом спине появилась алая узкая полоса. Маленькие дети расплакались.
Лицо Олега Дмитриевича было непроницаемо. Он не улыбался, не старался сделать как можно больнее, но при этом рука его была твёрдой, а удары — мощные, так что было непонятно — нравится ему причинять страдания, или он считает их неизбежным и полезным злом.
Лиза расфокусировала взгляд так, чтобы окружающий мир поплыл, утратил чёткость и раздвоился. Отвернуться она не посмела, но и наблюдать за мучениями в подробностях Антона было выше её сил. Большинство взрослых на переднем крае тоже старались не смотреть. Кто-то прикрыл глаза, кто-то опустил голову, некоторые, как Лиза, глядели прямо перед собой, но сквозь происходящее прямо у них под носом. Дети плакали. Едва Олег закончил речь и приступил к наказанию, непонятно как все малыши оказались за спинами взрослых. Да, они слышали крики и стоны Антона, но хоть не видели, что происходит.
И только несколько охранников хмыкали при каждом ударе и разве что не улыбались. Кондрат в число таких не входил, но он внимательно разглядывал выражения лиц жителей фермы. Судя по всему, всеобщая покорность его устраивала полностью.
После двадцати ударов Олег остановился, бросил кнут на утоптанный, забрызганный кровью снег:
Обработайте. Наложите стерильные повязки и мазь. Лиза… хотя нет, у тебя руки из жопы. Айгуль, займись.
— Отец, можно я сама? — слёзно попросила Антонова жена. — Я и швы могу наложить…
Олег Дмитриевич подошёл, ласково потрепал женщину по щеке и сказал, обращаясь к пасынку, который, обессиленный и окровавленный, но в сознании, всё ещё висел на столбе.
— Всё-таки ты недоразвитый. Такая баба досталась, любит тебя. Молодая, красивая, плодовитая. Сам бы женился, — на этих словах женщина побледнела, даже посерела, но головы не отдёрнула, а Олег ничего такого не заметил. — А ты не ценишь, всё по краю ходишь. Запомни, Антон. Ещё один косяк, выгоню, не посмотрю, что ты мой первенец. Не кровный. Естественно, без матери, детей и Дарьи выгоню. Хорошо, Даша, бери спину мужика в свои руки.
Он кивнул охранникам:
— Заведите его домой. Медицину тоже занесите. Жена позаботится. Больничный на… на три дня даю. Через три дня чтобы, как огурец был. Все свободны, — отчим уставился на Лизу. — Хорошая куртка, что-то я такой не припомню. И рюкзак. Набитый, я смотрю. Хороший улов от курьерской службы? Жду у себя. Немедленно.
Он круто развернулся на пятках и ушёл. Лиза растерянно поискала глазами мать. Та нашлась с другой стороны толпы — улыбалась и махала рукой.
— Привет, Лизонька. Всё хорошо было в дороге?
Словно и не наблюдали только что безобразную, унижающую и жертву, и зрителей, порку. Едва отчим скрылся из поля зрения, Лиза вспомнила, что маму нужно расспросить, и жёстко.
— Нормально. Было кое-что, надо поговорить…
— Нет-нет, потом. Поторопись. Не надо Олега злить, — беспокойно сказала мама и развернулась, но Лиза схватила её за руку.
— Жди меня дома, хорошо? Никуда не уходи.
— Конечно, доченька.
— Мам… А что Антон натворил?
— Давай потом? Тебе спешить надо.
— Ты в двух словах.
Мать нервно посмотрела на дорогу, ведущую к дому отчима, но всё же ответила:
— Точно не знаю. Он, вроде, кого-то из зимней нечисти встретил, когда на охоте был. Говорят, элитного кого-то. И то ли помог, то ли спас… в общем, храбро и благородно себя повёл.
— Ого. Уже на наказание заработал.
— Вот именно, с нечистью никаких дел иметь нельзя! А чудовище ещё и наградило, подарило маленький переносной холодильник, который на крови работает. Или термос. Палец прокалываешь, капельку по крышке размазываешь, и этого хватает на двое суток холода. Или горячести? В общем, Антон, вместо того, чтобы Олегу отдать, схоронил у себя в подполе. Для личного пользования оставил. А может, планировал в Гомеле продать на толкучке, я не знаю. Дурачок какой, представляешь?
Мелькнувшая мысль отдать арбалет матери, чтобы она его спрятала на печке или чердаке, сразу же была отброшена, как идиотская. С доброй, но недалёкой женщины станется сдать собственную дочь хозяину поселения, исключительно из благих побуждений. Лиза, чувствуя, как оружие распирает рюкзак, придавая тому подозрительные очертания, на подгибающихся ногах поспешила к отчиму.
Арбалет она сунула в сугроб рядом с крыльцом, понадеявшись, что за то время, что она проведёт в кабинете «папочки», на вещицу никто не наткнётся.
—…Забрала шкатулку и принесла Тимуру Каримовичу, — закончила свой рассказ Лиза и вперилась взглядом в собственные сапоги.
Девушка прямо физически чувствовала, что если отчим пристально посмотрит ей в глаза, то причёсанная версия похода в Советы растает, как лёд в кипятке, а язык разболтает обо всём: о вендиго, о встрече с чёртом, о путешествии в МИИС и об арбалете. Если же получится сдержать собственный страх в узде, Олег Дмитриевич удовлетворится простым «пришла, забрала, вернулась».
— И Тимур просил мне ничего об этом не рассказывать?
Всё так же не поднимая голову, Лиза кивнула.
— Вот говнюк, — довольно сказал отчим. — А ты молодец. Приятно удивила, — И он протянул руку к её голове. Лиза вздрогнула и съёжилась, ожидая подзатыльника, но отчим просто разок погладил её по взъерошенным волосам. Получив эту скупую ласку, Петрович испытала неконтролируемую радость и гордость. И тут же на себя разозлилась.
«Да я ведь не ребёнок уже! И почти сталкер. И, возможно, немножко нечисть. Почему он на меня до сих пор так действует?!»