Найди меня в поднебесье
Шрифт:
Те, кому посчастливилось преодолеть провал сразу, уже мчались навстречу спасенным товарищам, подхватывали их в седла. Вскоре все люди укрылись за небольшим холмом. Картина, которая открывалась отсюда, была достойна того, чтобы ее увековечить.
Под небом, кромсая на лоскуты облака, носились черные летучие мыши невероятных размеров. Крылья их оканчивались когтями, злобные мордочки скалились мелкими зубами. Мыши пронзительно верещали. На их спинах сидели существа в развевающихся черных одеждах. Их облик напоминал человеческий, но никто в здравом уме не назвал бы их людьми. Черные волосы сливались с ветром, из ноздрей и ртов вырывались струи ядовито-зеленого дыма. Мечи сияли неземным холодом. Под их ударами растворялись, визжали и переставали существовать бестелесные, но наделенные каким-то особенным разумом неживые тени. А над ними продолжали
– Вперед! – хрипло скомандовал Рауда, и уцелевший отряд помчался за ним по разваливающейся на глазах земле. А по мглистому небу за ними след в след неслись черные сенгиды. От земли шел жар. Одна из трещин засветилась и выбросила на поверхность целое озеро лавы. Подсохшая осенняя трава моментально занялась, огонь перекинулся на кустарник. Сначала серый, потом черный дым застлался над землей. Всадники бежали от пожара, который стремился заключить их в кольцо.
Елену подхватил в седло молодой бохенец. Они скакали в хвосте отряда. Вдруг прямо перед ними вспыхнула полоса пламени. Лошадь заржала, встала на дыбы, метнулась в сторону. Всадники не удержались в седле и рухнули на землю, вовремя перекатились, чтобы не быть придавленными потерявшим равновесие скакуном. Гнедая грива вспыхнула факелом, и лошадь подскочила, рванула прочь, не разбирая дороги, прямо через пока еще невысокое пламя.
И, не обращая внимания на огонь, людей продолжали преследовать неживые, жутко контрастирующие своей серостью со всполохами пламени.
Сенгиды спикировали вниз. Елена и бохенец бежали, сдирая с себя обрывки загорающейся одежды.
– Прыгайте! – прошипел один из нагов, заметив их. Второй спланировал рядом.
Елена одной рукой вцепились в жесткую шерсть, другой ухватилась за тяжелый пояс нага, в котором с большим трудом узнала веселого Шахигу.
– Держись! – рявкнул страж, одним движением руки посылая сенгида вперед.
На бешеной скорости он налетал то на одного, то на другого неживого. Рядом сквозь гул надвигающегося пожара слышался яростный и веселый смех.
– Эй! Давай! Сюда! Убью! – кричал Арэнкин. И столько исступленной ярости, столько жизни, столько силы было в его голосе, что, казалось, от одного этого крика призраки должны корчиться в агонии. Стражи отвечали ему смехом и свистом.
Елена зажмурилась, стиснутые пальцы ее онемели от напряжения. Она не смотрела ни вниз, ни по сторонам. Боязнь высоты была ее давним, прочно укоренившимся страхом. И вдруг она почувствовала, как всадник кренится вбок, услышала бешеное проклятие. Шею нага опутали белесые волокна и тянули его вниз. Он схватила нож, ударила по ним и закричала от боли – нож отскочил, едва скользнув, и вылетел из ставших непослушными пальцев.
– Не смей! – прохрипел Шахига, борясь с неживым. – Управляй летуном! Вверх! Повинуясь инстинкту, Елена сжала жесткие бока сенгида коленями.
– Вверх! – отчаянно крикнула она, и чуть подалась вперед.
Летун стремительно взвился ввысь, и Елена едва не задохнулась свежим живительным воздухом. Наг обрел равновесие, изловчился и достал-таки проклятого неживого своим мечом, содрал плети с шеи. Едва сделав два вдоха, они снова бросились вниз, где шла битва с самой смертью. Но на полпути летун вдруг затормозил и издал жалобный вопль. Его тут же подкрепил страшной руганью наг. Прямо на них летел растерянный и обожженный сенгид. Всадника на его спине не было.
– Это летун Вихо! Где Вихо? – прокричал Шахига.
– Он погиб! – раздался неузнаваемый от ярости голос Арэнкина.
– Возьми его летуна! – через плечо бросил наг Елене. – И убирайся отсюда! Здесь не место людям!
Шахига свистнул. Растерянный сенгид подлетел, паря чуть ниже.– Прыгай! – рявкнул наг и буквально столкнул ее вниз.
Елена приземлилась на жесткую шерсть, погрузила в нее руки. Сенгид встрепенулся, еще раз жалобно взвизгнул и полетел вверх, взбивая в белоснежную пену облака.
Елена попробовала направить сенгида в сторону, противоположную всплескам огня – это был единственный ориентир. Но летун шипел и брыкался, не желая принимать на своей спине существо с непонятным запахом. Он еще не осознал потерю хозяина и упрямо кружил над полем боя. Но бой заканчивался. Наги, один за другим, стремительно поднимались
Последними взлетели Арэнкин и Шахига. Но вдруг Арэнкин развернул летуна и понесся обратно – еще один неживой выткался из огненного тумана.
– Брось его! – заорал вслед Шахига, сдерживая своего сенгида. – Улетаем!
С тем же успехом он мог бы вежливо попросить неживого уйти. Елена услышала крик, обернулась, движением руки приостановила недовольного летуна. Пальцы свело на шерсти, когда она глянула вниз. Но успела увидеть, как Арэнкин исчезает во всполохах огня, Шахига держит на весу руку, которая, похоже, сломана, и ругается на чем свет стоит. Видно, что он близок к потере сознания. Елена снова направилась было вперед… …Но тут жуткой непрошеной болью снизу вверх ударило воспоминание о совершенном тысячи лет назад жертвоприношении змей. Огонь внизу бушевал, ревел, метался, выбрасывал вверх жаркие стрелы. И из пламени раздался пронзительный вопль сенгида, полный боли и страха. Никогда потом она не могла отчетливо вспомнить следующие несколько мгновений. Прижалась к телу летуна и руками, ногами, сознанием устремила его вниз, прямо в сердце пылающего пожара. Сенгид в ужасе закричал, отбиваясь от огня крыльями, и тут из пламени послышался еще более жуткий плач погибающего летуна. Вжавшись лицом в опаленную шерсть, Елена влетела в пламя, в треск обугленных деревьев и вой огня. Теперь сенгид уже сам, ведомый свойственным только животным инстинктом, несся, огибая падающие стволы, сшибая крыльями языки пламени. Летун Арэнкина бился на земле в собственной пылающей шерсти, не в силах взлететь. Сам наг, видимо, одолел неживого, но и ему досталось не на шутку. Он повалился на черную землю и безуспешно пытался отдышаться. Одежда на его груди наискось разорвана и сплошь залита уже запекшейся кровью, под ней чернела глубокая рана. Бессвязно что-то рыча, наг опирался на свой меч. Елена хотела окликнуть его, но жар опалил ее губы, и слова сгорели, не вылетев. Протянула руку, дернула нага за плечо. Он ухватился за ее предплечье, за шерсть летуна. Не выпуская меча, подтянулся на спину сенгида, окрасив ее в черно-алый цвет. Едва почувствовав второго всадника, сенгид взлетел, подхватил огромными когтями, как крючьями, обожженного товарища, и взмыл вверх. Голова Елены как будто набита сажей и пеплом. Одной рукой она цеплялась за шерсть, другой крепко обнимала обессилевшего Арэнкина. Наконец, они вырвались из этого ада. Изнемогающий сенгид разжал когти, и обгоревшего летуна тут же подхватил летун Шахиги. Шахига устремился вперед, и сенгид с двумя всадниками полетел за ним. Елена понятия не имела, сколько времени они летели. Арэнкин понемногу приходил в себя, он приподнял голову, закашлялся, вдохнул свежий небесный воздух. Летуны начали снижаться. По земле к ним бежали люди и наги. Шахига спланировал первым, бережно разжались когти, полумертвый сенгид лег в траву. Арэнкин с трудом приоткрыл глаза, огляделся и увидел рядом с собой Елену. С его запекшихся губ сорвалось подобие стона:– Ты!..
Она хотела ответить и испугалась. Глаза его почти осязаемо загорелись ненавистью, затем злобным отчаянием, и наконец, стали похожи на глаза загнанного в ловушку зверя.
– Ты…
Она не успела ничего сказать. Летун приземлился, люди стащили всадников с его спины. Арэнкин оттолкнул руки помогающих, как ошалевший, сделал шаг в сторону Елены, сжигая ее диким безумным взглядом. Но тут колени нага подкосились, он рухнул в траву, и его вырвало алой кровью.
Потеряна часть лошадей. Среди людей погибших оказалось не столь много, сколько ожидали, и все они сорвались в бездну во время бегства. Погиб наг Вихо, исчез в зияющем провале, сцепившийся в смертельном объятии с неживым. Его летун горестным плачем оглашал наступившую ночь. Наги смазывали страшные ожоги светящимся золотистым бальзамом, и те шипели, пузырились и потихоньку затягивались буквально на глазах. Лечили своих летунов. Некоторые наги зализывали повреждения тонкими языками. Они регенерировались быстро, как истинные змеи.