Найду и удержу
Шрифт:
Варя почувствовала легкую тревогу: героиня оперы «Снегурочка» — девушка, которая растаяла...
— Хорошо, — сказал Родион Степанович. — Ты увезешь с собой на остров кое-какие кассеты. А там посмотрим...
Варя молча кивнула, удивив своей сдержанностью Родиона Степановича. Он вскинул брови, привычно прошелся двумя пальцами по усам, но промолчал.
Варя, проследив за его лицом, улыбнулась:
— Родион Степанович, у тебя идеальные усы. Волосок к
— Я давний поклонник... холизма, Варвара. — Он свел мохнатые брови и пошевелил ими. — Оказывается, я был им всегда, только сам не знал.
— А... что это такое? — Варя не могла отыскать в памяти такого слова и тем более его значения.
— Холизм — это единство тела, мыслей и духа. Гармония. Красота.
— Холить и лелеять... это оттуда?
— Конечно. Я холю и лелею свои усы и бороду. — Он засмеялся.
— Ты на самом деле очень красивый, Родион Степанович, — сказала Варя.
— Как всякий счастливый человек, Варя.
— У тебя почти нет морщин. — Варя разглядывала его лицо, на удивление гладкое.
— Знаешь, что разглаживает лицо лучше всяких патентованных кремов и притираний?
— Что? — Варя провела пальцами по своему лбу, проверяя, не появились ли на нем морщины — в последнее время она слишком много думает. Подушечки пальцев на самом деле ощутили помехи.
— Счастье. Оно разглаживает лицо и приводит мысли в порядок. А мне в жизни повезло — я живу под аккомпанемент птичьего хора...
...Наконец Варя встала со стула и сняла шубу. Вешая шубу в шкаф, посмотрелась в зеркало. Родион Степанович прав. Сейчас ее лицо светилось, на нем нет и намека на морщины, которые она находила на своем лице еще вчера. Может, дело в том, как падает свет? Она слегка отошла от зеркала, но лицо светилось по-прежнему.
Так что же, на нее наконец снизошло счастье?
11
Серафим Федорович Скурихин хотел устроить праздник с размахом. Усадьба, которую он отреставрировал, с максимальной точностью воспроизводила облик старой купеческой усадьбы. Деревянный дом, построенный из лиственницы, с множеством комнат стоял на берегу быстрой реки Бобришки. Говорят, в купеческие времена в ней на самом деле водились бобры, и он подумывал о том, как заманить их сюда снова.
Ему хотелось во всем походить на прежнего хозяина — купца первой гильдии, потомственного почетного гражданина города. Купец тот торговал лесом, владел крупной биржей. Они с женой славились щедростью — поддерживали местный приют, курсы милосердия, приглашали любителей музыки к себе на вечера, концерты.
Серафим тоже любил устраивать праздники. Ему нравились шумные, многолюдные сборища. С тех пор как он познакомился с военно-историческим клубом
— Рассказывай, как будет проходить сражение, — потребовал он у Натальи. — Сколько времени оно займет? — спросил Серафим.
— Можно уложиться в полтора часа. Воспроизвести несколько эпизодов Бородинской битвы, — говорила она, сидя перед ним на пуфике, обтянутом волчьей шкурой, с кружкой пива.
— А потом налить всем скурихинского пива, — пророкотал Серафим, отвалившись на спинку дивана. Волчья шерсть щекотала голую спину.
— Это потом. А перед тем надо как следует повоевать. — Она засмеялась. Наталья любила смеяться, она знала, что у нее идеально ровные зубы с некоторых пор.
— Рассказывай, — потребовал он, укладывая толстую руку под голову. Казалось, он чувствует себя господином, который требует рассказать ему сказку на ночь.
— Сценарий должен быть такой, — начала Наталья. Она говорила спокойно, словно видела перед собой то, о чем говорила, в деталях. — Французская пехота атакует передовые укрепления русских войск...
— Не нравится! — крутил головой Серафим. — Наши, наши, русские, должны быть лучше всех, понимаешь? — Он уже выпил достаточно пива, и оно разогрело его дух.
— Но мы... наш клуб — это французы. — Наталья закинула голову и посмотрела на него. — Мы отступаем, когда ваша русская артиллерия поливает нас огнем! — Наталья, смеясь, смотрела на сурово сведенные брови Серафима.
— А дальше кто кого? — Он повернулся на бок и приподнялся на локте.
— Французы получают подкрепление, снова атакуют и врываются на русские позиции. Но русская кавалерия переправляется через реку и нападает на французские батальоны. Вражеская артиллерия бьет по переправе. Как, нравится? — Наталья привстала с пуфика, подвинула его ближе к дивану и положила руку на колено Серафима. — Мы, французы, прикрываясь артиллерией, снова бросаемся в атаку. Победа близка! — Она впилась пальцами в мощную коленную чашечку Серафима. Она только что нарастила ногти, и они походили на когти совы. Но Серафим даже не поморщился. — Все как было в истории, — продолжала она, — русская пехота теснит французов на исходные позиции. Канонада орудий, бою конец.
Серафим откинулся на спинку дивана и захлопал в ладоши.
— Мне нравится. Только побольше, побольше грохота! Все любят стрелялки! — Серафим стиснул кулаки и постучал ими друг о друга. — Чтобы поле накрыл дым, чтобы все было как в натуре.
— И крики раненых? — Наталья сощурилась.
— А как же? Всенепременно, — ввернул старинное слово Серафим.
— Значит, будут. Все, как скажешь.
— Обещаешь, стало быть? — Он наклонился к ней и заглянул в глаза. — А то, что я хочу, а?