Найду и удержу
Шрифт:
— К какой? — с некоторой тревогой спросила Варя.
— А к такой, что последний отрезок седьмой семерки я отвожу под медовый год, — сообщила Лидия Родионовна.
— Ого! — воскликнула Варя.
— Мы с Сергеем хотим провести его в иркутской тайге, — сказала Лидия Родионовна.
— Интересно получается, — фыркнула дочь, тоже отодвигая чашку. — У всех людей медовый месяц, а у вас медовый год. Это что, так принято у тех, кто идет под венец после сорока пяти? — поинтересовалась
— Нет, просто мы не настолько богаты, чтобы лететь туда на месяц. Да еще за свой счет. Поэтому Сергей заключил контракт на год. С фирмой, которая хочет знать все о соболях.
— Счастливо, — сказала Варя.
— Спасибо. Но чтобы мой медовый год не горчил, — тихо сказала мать, — я хотела попросить тебя об одном.
— Не спешить? Не делать, — быстро спросила дочь, — глупостей?
— Спешить. Делать, — сказала она.
— Как это?
— Ястребов тебя любит, Варя. А глупости ты не умеешь делать. — Мать наклонилась и поцеловала ее в щеку. Варя хрипло засмеялась. — Обрати внимание, у тебя тоже заканчивается очередное семилетие. Пора обновиться... Знаешь, имей в виду, мужчина зависит от женщины гораздо сильнее, чем он думает. — Она усмехнулась.
— А мой отец? Он тоже? — быстро спросила Варя.
— Да, причем он зависел не только от меня. — Кажется, Лидия Родионовна не удивилась вопросу. — Мы очень любили друг друга. Наверное, поэтому ты получилась такая умная и красивая. Но любить друг друга — это еще делать и для другого что-то, что нужно не только одному тебе. Я не стану вспоминать подробности, Варя. Мы расстались давно, сама знаешь. В твоем отце оказалось слишком много спортсмена, а вокруг него — слишком много девочек. Я тоже занималась у него фигурным катанием. Только в группе любителей. Моя мать считала, что этот вид спорта развивает женственность. Твой отец был старше меня...
— Мам, а у нас в семье что — рок? Нам всем нравятся мужчины старше нас? — перебила ее Варя.
— Похоже. Нам с тобой, я думаю, просто не хватало отца. Вот и ищем его в других мужчинах.
— Что-о? Но твой-то отец был всегда рядом с тобой.
— Ошибаешься. — Мать засмеялась. — Родион Степанович всегда состоял при птицах.
— Понимаю, — проговорила Варя.
— А еще я хотела тебя спросить... Меня это мучает... до сих пор. Я думаю, теперь ты можешь рассказать то, что ты не рассказала?
Варя посмотрела на мать.
— Что именно? — спросила она скорее для того, чтобы решить — говорить или нет.
Она прислушалась к себе — не поднимается ли изнутри горько-соленая волна, как в Балтийском море, которая грозила затопить ее всегда, стоило лишь вспомнить о прошлом опыте... любви.
Много раз Варя просыпалась от ужасающего сна в горячем поту. Мокрая пижама прилипала к телу и походила на компресс при лихорадке.
Ей снилось, что она беременна. Но в животе не ребенок, а... арбалет со взведенной тетивой. Его дуга распирает ее, а огненная стрела грозит вот-вот вылететь и разорвать на части...
Теперь, спустя столько времени, Варя уже спокойнее относилась к тому, что предлагала ей мать Юрия. Не только потому, что прошел не один год с минуты потрясения, но и по другой причине — то, о чем говорила мать Юрия, стало частью реальной жизни.
— Ты на самом деле хочешь знать? — переспросила Варя, снова подвигая к себе чашку и отпивая глоток уже холодного зеленого чая. В доме Беломытцевых его пили не только в жару, но и в мороз.
— Хочу, — ответила мать.
— Хорошо. Тогда слушай...
Варя говорила, но сама бы не сказала точно — рассказывает матери или выговаривается. Поток слов, давно зажатых в отдаленном уголке мозга, изливался, освобождая от напряжения, о силе которого она не догадывалась сама.
Она помнит, как Юрий рассказывал о своей семье, о сестре и ее победах в стрельбе из арбалета.
— Говорят, что лук, арбалет, стрелы — все это из жизни мужчин, но наша Элли — прелестная девушка. — Она помнила гордые нотки в его голосе.
— Тогда почему она так любит арбалет? — хотела узнать Варя.
— Она говорит, что женщины, талантливые в чем-то, всегда двуполы, — ответил он, а Варя удивилась:
— Как это?
— В каждой такой женщине можно найти что-то от мужчины. Например, силу, которой не обладает обыкновенная женщина. Или стремление к чему-то, к чему, кажется, не должна стремиться женщина.
— Как жаль, — сказала Варя. — Я, значит, не талантливая. Во мне нет ничего от мужчины. Погоди, ты же талантливый? Об этом говорят все. — Юрий засмеялся, но было видно, упоминание о таланте ему нравилось. — Значит, в тебе тоже есть что-то от человека другого пола? От женщины?
— Гениальная девочка! — Он обнял ее и прижал к себе. — Что женского ты во мне заметила?
— А ты сам скажи. — Варя ушла от ответа.
— Я... может быть, немного по-женски... доверчивый. Или послушный.
— А подробней можешь? — Она прижалась к его боку.
— Ты говоришь, что меня любишь, и я верю, — сказал он, притиснув Варю к себе. — Я... предан своей семье. Может быть, излишне для мужчины, — сказал он, пройдясь взглядом по ее лицу. — Наверное, из-за этого я до сих пор не сделал тебе... окончательного предложения.
— Из-за... этого — чего?
— Моя мама должна... одобрить... тебя. Но ты ей понравишься, не думай. Она хотела, чтобы моя жена была такая, как ты, — крепкая, светловолосая.
А потом они приехали на Сааремаа. В первый же день мать Юрия позвала Варю к себе в комнату и плотно закрыла дверь.
Варя вспомнила странное чувство — как будто она птица, и за ней захлопнулась клетка. Взмах руки птицелова — кто он? Юрий? — доверчивая птичка в его воле.