Найон
Шрифт:
– Про сестру не будем. Она всё рассказала. Взрослая, я ей не указ. – Максим большим пальцем указал – садись.
Аверьянов устроился, и особого восторга не испытал. Очень низкий потолок. Для идиотов. Эти изобретатели сами хоть разок втиснулись в тесную банку?
Шины затянули пьяную песню, возможно, их накачали спиртом. Человек за рулём ждал, как проявится угощение, поглядывал искоса то на него, то на часы. По бортовому – лето закончилось вчера, а где всё остальное?
У поста образовалась свалка, мешки с добром у кого-то выпали из фуры. Служивые, видя ствол на крыше, понимающе махали – проезжай.
Аверьянов качнул головой, размышляя. Я думал, знаю северян. Слово клещами надо вытаскивать. Язык боятся отморозить, поэтому немногословны. Спирт – только в профилактических дозах, угадывают твои вопросы, берут на воспитание медвежат, – ребята, а вы не пробовали перебраться южнее? Там виноград и пальцы не мёрзнут.
Аверьянов залип на пейзажах, они радовали глаз. Крепкие духом только способны выжить в этих краях. Задумавшись, он проронил слово:
– Стоп!
Максим и думал останавливаться, лишь голову повернул:
– Ты чего?
– Да не тебе. Я спирту запретил заходить в голову, не то натворит там – мне потом расхлёбывать.
– Вон оно что?Запишусь на курсы, как приедем.
– А ещё я умею возвращать спирт в ту посуду, откуда взял.
Ответ был написан на лице, но Максим слишком увлёкся обгоном. Тачанка времён Гражданской войны, за годы сбежавшие, прошла модернизацию; у этой модели торчали два ствола знаменитых пулемётов. А когда в одном месте соберутся три Максима, да по хорошему асфальту, кому-то вырываться вперёд – значит, дать повод к разногласиям.
Понимая, что может увязнуть в неразберихе, водитель решил придерживаться последовательности, ответил:
– По тебе нобелевка плачет.
– На той неделе приходили. Я отказался.
Максим скосил глаз. Аверьянов пояснил:
– Жене отдашь миллион – борщи перестанет варить. Уже проверено тысячу раз.
– Ты прав, я уже дважды на своей проверил. Так тебе в Мурманск не нужно, как я понимаю.
– Я хочу повидать чудо местное, о котором в печати не говорят. – Аверьянов подключился к переживаниям Максима, мысленно стал помогать сделать обгон. Но тачанка всякий раз подставляла борт, на котором изображён пулемёт в действии. Лучшего предупреждения не придумать.
– Что скажешь о вознице? – Максим перешил перевести разговор в мирное русло, чтобы не накалять атмосферу.
– То же, что и все: угонщик. Кони-звери привередливые паслись у реки, а человек – в прошлом, укротитель и оружейный мастер, сдавал экзамен по запряжке скакунов. Как справился с задачей, так и к музею: он на ту тачанку давно глаз положил, с детства кажись. Приходит – и прямо к директору: у меня заказ на реставрацию и ходовые испытания тачанки. Бумаги вручил, да там таким мелким шрифтом набиты предложения, что директор махнул рукой – забирай: дескать, не буду портить себе зрение. Но подозрения всё равно осеменил, как ему доложили сотрудники: ваш реставратор снял пулемёт с постамента и устанавливает на тачанку. Директор сперва подумал, это слухи: каждому хочется отличиться в эпоху, когда космические корабли бороздят. Потом ему доложили, что реставратор принёс пулемётные ленты, полдня колдовал над механизмами, после чего зарядил оба музейных экспоната. И снова директор не поверил молве. Когда начальник охраны доложил, что реставратор ввёл на второй этаж двух зверей и запряг пару, то так и подумал: чего люди ни придумают, лишь бы семечки не щёлкать. Вот когда позвонили из милиции и предупредили, что с вашей территории вышло транспортное средство без государственных номеров, он дал отмашку: догоните его.
– И в милиции нечаянно положили трубку, – подхватил развитие сюжета Максим, следя за маневрами возницы. – Подождали, пока директор дозвонится снова. Тот начал с угроз: если вы сейчас же не догоните похищенную тачанку, оборудованную двумя пулемётами, я буду звонить в Академию Наук. На том конце провода поняли, что нужно соответствовать времени, ответили в ту же трубку: «Вы дозвонились в полицию. Поскольку все дела, связанные с прошлым, остались на совести милиции, мы не вправе брать на себя старые дела и погони!» – «Так вы даже не рискнёте?» – «Давай так. Во время войны наши герои грудью шли на пулемёт, то там мы обнаруживаем два условия – военные действия и один пулемёт. Вы же хотите, не имея таких условий, кого-то отправить на смерть – на два пулемёта, и в мирное время. Разницу улавливаете?» – «Я ничего не хочу знать! У меня пропало два экспоната, за которые я отвечаю головой». – "Минуточку, мы записываем… Я открываю новое уголовное де… Напомните-ка вашу фамилию и имя». – «Эй, вы там больными не прикидывайтесь! Мои данные вы прекрасно знаете!» – «Отнюдь. Скорей всего, вы имели какие-то отношения с органами правопорядка в прошлом. Но давайте смотреть правде в глаза. Прошлое осталось где-то там, куда наши руки не дотянутся!»
Аверьянов весело вздохнул.
– У нас с тобой неплохо получается. Но как тебе удалось пристроить колёса от «Белоруса»?
– Проще некуда. У нас зима бывает, иногда – два года подряд, и три. Хороший токарь, когда не лезет деталь, где-то в первых числах января выносит на мороз. Металл – что? уменьшается в размерах, промёрзнет насквозь. Вот тогда и подают тёплую деталь. То же и с машиной: одну зиму установил справа, на другую слева. Сам видишь, идём без перекосов горизонта, согласно правил.
– Это всё из-за того, что зимой снег нападает, когда не просят. Мог бы лета подождать.
– Летом нет северной надбавки. У-у, – до Максима дошло, – Выходит, ты про Заполярье знаешь не по рассказам. Родился…
– Когда ветер отсюда дул.
– Кажется, приехали.
Действительно, у тачанки оторвалось левое заднее, пулемёты зажили вполне самостоятельной жизнью. Возница тянул до последнего, высматривал гостиницу не менее, как трёхзвёздочную. Тачанку, наконец, оставили позади.
– «Отряд не заметил потери бойца».
– Это что? У нас вечные холостяки к зиме женятся.
– И тут снега не хватило, по разнарядке.
– Всё продумано до нас. Загсы автоматически расторгают браки, ты можешь хоть до Москвы идти, жаловаться: ну, нету снега! Немного насыпало, но это же не идёт ни в какое сравнение с зимой 1917-го. Там лопаты примерзали к снегу, не оторвать, и куда ты с лопатой? В дом нельзя, – не поймут, и жалко бросить. И стояли наши, до самой весны никто с места не стронулся. Летом отогрелись, так что все следующие зимы уже не считались чем-то сверхъестественным. Или ты живёшь и не удивляешься…
– Или удивляешься. Я понял!
Как-то не на слуху местные названия, кроме самого Мурманска. Разве ещё по географии Хибины запоминаются. Кандалакша – тут и думать не надо: кандалы в самом названии, и тот, кто менял старые названия на эти, преследовал свои цели.
«Хаммер» продавливал пространство, размазывая насекомых по железу и стеклу, кто не спрятался – я не виноват. Евгений, наконец, созрел для вопроса по дополнительному оборудованию:
– Пушка на крыше – это для увеличения нагрузки на грунт?