Найти и уничтожить

Кокотюха Андрей Анатольевич

– Ладно, товарищи, будем делать, как всегда. Первый ряд, два шага вперед! На первый-десятый – рассчитайсь!

Подчинившись, пленные начали расчет. Хиви рассредоточились вдоль колонны, внимательно следя за происходящим.

Дерябин оказался восьмым.

Дробот – девятым.

Парня рядом с ним «каракуль» грубо выволок из строя, точно так же остальные поступили с каждым десятым. Роман успел заметить выражение его лица: не испуганное, а покорное и обреченное.

Ту же процедуру прошли пленные из второго ряда. Стоя к ним спиной, Дробот ничего не видел – только услышал, как вспыхнула короткая отчаянная возня. «Каракуль», вскинув карабин, пальнул поверх голов, и почти весь первый ряд инстинктивно дернулся вниз, преклонив колени. Дерябин оказался среди тех, кто даже не вздрогнул, и Дроботу, который, по примеру большинства, машинально пригнулся, показалось на мгновение – тонкие губы особиста изогнулись в презрительной усмешке. Или он впрямь не боялся, или – Роман так и не смог в такое поверить, – просто любовался самим собой даже в такой ситуации.

Между тем хиви уже волокли из строя двух пленных. Один, низенький дядька с широкими скулами, матерно орал на молодого паренька с ежиком рыжих волос. Дробот не сразу, но понял – скуластый попытался занять место рыжего прямо в строю, а хлопцу это, конечно же, не понравилось. Судя по реакции Лысянского и остальных полицаев, такие случаи уже не раз имели место. И наказание последовало наверняка стандартное: на работу в лес послали обоих.

Что давало Дроботу серьезную пищу для размышлений. Хотя вывод напрашивался самый простой: работа в лесу гарантирует какую-то кормежку, но в то же время означает нечто, близкое к смертному приговору.

– С этим ясно, – проговорил между тем Лысянский. – Желающие могилы копать сегодня будут?

Не дожидаясь специального приказа, из строя шагнул Васька Боровой, его примеру последовало сразу полтора десятка пленных. Дробот прикинул: вместе с теми, кому выпало отправляться в лес, и горсткой добровольцев получилась треть всех узников лагеря. Какая участь уготована остальным, он не имел представления. Но, вероятно, не самая завидная.

Здесь все приговорены, понял Роман. Кто к быстрой смерти. Кто – к медленной. И любая смерть страшна.

Когда пленным велели разойтись, могильщики, как назвал их про себя Дробот, сразу же сбились в отдельную кучку. Двадцать человек, отобранных для работы в лесу, построили в ряд и под конвоем вывели за ворота. Рыжий парнишка обернулся на ходу, бросая, как показалось Роману, прощальный взгляд на лагерный барак, но получил от полицая в кожаном пальто прикладом по спине, согнулся и покорно поплелся с остальными.

Пленные, оставшиеся не у дел, медленно разбрелись по лагерю. Дерябин, держа руки в карманах, подошел ближе чуть развалистой походкой, подражая городской шпане, с которой Роман всю сознательную жизнь сталкивался постоянно.

– Чего не вышел?

– Куда? – не понял Дробот.

– Добровольцем. Ванька вон, Синельников, не постеснялся. Наблюдал я тут его, пока мы плутали.

– И что высмотрел? – спросил Роман без особого любопытства, просто поняв – так или иначе избегать общения с Николаем здесь, в лагере, ему никак не удастся.

– Не высмотрел – послушал. Властью недоволен, в армию, говорит, его чуть не силой призвали. Бронь, вишь, была, потом сняли. В целом подозрительный элемент. Жаль, не успели выйти к нашим. Сдал бы врага… с тобой до пары.

Дробот глянул по сторонам. На них никто не обращал внимания.

– Слушай, старшой, – процедил он сквозь зубы, подойдя к Николаю вплотную. – Хотел бы я тебя, как говорили пацаны с нашей улицы, вломить, давно вломил бы. Может, накормили бы, кабы сдал чекиста и коммуниста. Ты партийный, кажись?

– Кандидат, – в тон ему ответил Дерябин.

– Ну, им, – Дробот кивнул в сторону караулки у лагерных ворот, – и особиста за глаза хватит. Если ты еще не понял… Тут нет уже ни старшего лейтенанта Дерябина, ни сержанта Дробота. Мы с тобой на одних нарах, в одном бараке, за одной колючкой. И охраняют нас одинаково. Жрать хотим тоже одинаково. Хочешь – будем вместе, пока живые. Не хочешь – отвянь, будешь сам по себе. Только не зли меня.

– А если разозлю? Вломишь? – Теперь на караулку кивнул Дерябин.

– Станем кусаться – их порадуем, – ответил Роман и, не желая продолжать пустой разговор, отошел в сторону, неспешно двинувшись к стене хлева. Там, под выступающим краем кровли, была узкая полоска сухой земли. Месить весеннюю грязь ему надоело, хотя Дробот и понимал: эта грязь, возможно, последнее, что ему предстоит видеть в жизни.

На полпути рядом с ним кто-то пристроился, легонько толкнул. Повернув голову, Роман увидел высокого худого пленного в такой же, как у него, телогрейке, галифе и войлочных ботах, к пяткам которых были крепко привязаны деревянные планки.

– Отойдем, – проговорил высокий, и Роман узнал голос – это он удержал от выхода из строя.

Подойдя к серой дощатой стене, высокий присел на корточки, опершись о нее боком. Дробот последовал его примеру, увидел протянутую руку, пожал ее.

– Кондаков. Семен.

– Рома… Дробот Роман.

– Я так гляжу, вы с тем вон ухарем чего-то делите…

– Мы просто из одного батальона. Он у меня консервы воровал.

– Вот шакал… Смешно, – Кондаков сплюнул под ноги, прокашлялся. – Слушай сюда. Я тут третью неделю гужуюсь. Летчик я, сбитый, возвращался с задания, дальше ясно? – Роман кивнул. – Кое-что в здешних раскладах скумекал. Хотя больше неясного, тут странно как-то все… Ты главное запомни, Рома: кто в лес на работу не пошел – дольше на день-два прожил. А в лагере, как ты понял, и это – за счастье.

– Что там такое?

– Черт его знает. Когда меня только сюда определили, люди туда вызывались по незнанию разве. Вообще-то оттуда не возвращаются. Только на подводах.

– На подводах?

– Думаешь, барахло, что на нас с тобой – оно с кого? А могилы мы здесь кому роем? Туда, в лес, нашего брата примерно раз в десять дней волокут. Могут без всякой переклички, только, похоже, нравится такая игра фрицам. Да и хиви не против, развлекаются… Там как в страшной сказке, Рома: сидит какой-то страшный зверь, жертв требует.