Найти и уничтожить
Шрифт:
Горели занавески.
Родимцев теперь точно знал, где искать. В дыму метнулась женская фигура, Игорь изловчился, ухватил ее за плечо, потом сразу же – за длинные, растрепанные, уже понемногу тлеющие волосы, и, невзирая на неразборчивые и громкие вопли, поволок из огня. Женщина махала руками, но не сопротивлялась, и Родимцев, снова уклонившись от падающей балки, таки пробился сквозь густую горячую пелену к спасительному оконному проему, подтолкнул к нему женщину, отпустив волосы, схватил за плечи, чуть не силой сунул головой в окно, помог сзади. И вот уже спасенная, в одной длинной ночной сорочке, босая, оказалась снаружи. К ней тут же бросились Шалыгин на пару с еще одним разведчиком, подхватили под руки, поволокли со двора. Командир выбрался наружу без посторонней помощи, на ходу погасил тлеющий край гимнастерки, прокашлялся и, не оборачиваясь, двинулся за остальными.
Партизаны окружили спасенную женщину. Она прятала черное от сажи лицо, без особого успеха стараясь, чтобы его не могли разглядеть в отблесках пламени. Уже не кричала, лишь слегка подвывала. Босая она стояла на холодной влажной земле, но ее, похоже, это не волновало. Так же, как и партизан, не говоря уже о сгрудившихся местных жителях.
– Она? – спросил Родимцев, вытирая слезящиеся от едкого дыма глаза.
– Она, Игорь Ильич, – подтвердила Зимина. – Яценко Катерина Петровна, сволочь, сожительница начальника полиции. Выдала нескольких наших, активно помогала отбирать девушек для отправки к Германию. Лично ездила с немецкими офицерами по селам. С ними тоже спала.
– Было такое? – Командир тряхнул неумолкающую женщину за плечо. Она в ответ только еще громче завыла.
– Что ж она, и с начальником, и с хозяевами? – уточнил Фомин.
– Он ругался. Даже побил ее один раз. Так эта сука побежала к немцам, пожаловалась. Так начальника чуть не разжаловали в простые полицейские.
– Было? – снова спросил Родимцев, тут же ответил: – Было, было. Сорока ты белобока, этому дала, этому дала. Отойдите от нее, быстро!
Партизаны расступились. Теперь Катерина Яценко стояла одна, освещенная яркими сполохами все сильнее разгорающейся хаты.
– Вдова красного командира! – Зубы Родимцева скрипнули. – Что скажешь? Или нечего, слов нету?
– Жить-то как? – тихо проговорила женщина, уже не воя, только всхлипывая и глотая слезы. – Как жить? Мужа убили, вы ушли… Видела я… Все мы видели, как наша… ваша армия… Герои…
– Молчать! – рявкнул Родимцев. – Молчать, сволочь! Все с тобой ясно! Фиксируй себе, начштаба. В ходе боевой операции по зачистке полицейского куста села Зарядье также установлено, что вдова командира Красной Армии, жительница указанного села Яценко Катерина Петровна, сознательно вступила в преступную связь с изменником Родины, начальником полиции… как там его… А, неважно, укажем потом. Значит, вступила в связь с предателем, также неоднократно и без принуждения вступала в сожительство с фашистскими оккупантами, выдавала врагу советских граждан, способствовала отправке советских девушек на каторжные работы в Германию. Учитывая совершенные Яценко Катериной преступления, приказываю: расстрелять на месте, без проведения дальнейшего следствия.
Этот приговор Родимцев исполнил собственноручно.
Сделав два шага назад, вытащил ТТ из кармана, взвел курок, навел на дрожащую женщину, медленно опустившуюся на колени.
Когда нажимал спуск раз, потом – еще дважды, не видел, как Татьяна Зимина снова отвернулась, закрыв при этом лицо руками. Ей очень не хотелось, чтобы командир и другие партизаны видели ее в минуты слабости. Потому, когда Родимцев закончил, быстро повернулась – она должна оставаться для всех железной связной, лишенной таких неуместных на войне сантиментов.
Наверное, это неправильно, когда у начальника тайной полевой полиции болит живот.
Впрочем, оберштурмфюрер Хайнеманн за год, что служил в рейхскомиссариате «Украина», привык – здесь все не по правилам. Подчиненные обязаны были обращаться к нему не так, как раньше: получив назначение и возглавив отдел тайной полиции, он превратился в криминалькомиссара, хотя по-прежнему оставался на службе в гестапо. Все происходило по законам немецкой бюрократии, в которой Хайнеманн, как настоящий немец и службист с большим опытом, даже не пытался искать наличия формальной логики.
Попав из мюнхенского гестапо в военную контрразведку, Хайнеманн, как и остальные, кто получил такое же назначение, оказался в подчинении Абвера. Лично ему, сотруднику тайной государственной полиции с десятилетним стажем, не слишком хотелось получать указания от заносчивых снобов, которыми он считал всех без исключения офицеров военной контрразведки. Те же, в свою очередь, старались по возможности держать дистанцию от «грязных палачей» из гестапо. Но птенцы из ведомства адмирала Канариса, как и следовало ожидать, оказались полнейшими профанами, когда дело дошло до организации работы в собственном тылу. Понимая это, люди из управления Абвер-заграница и офицеры гестапо, оказавшись в единой структуре тайной полевой полиции, терпели друг друга.
А вот острые колики выносить, сохраняя при этом лицо, Гюнтеру Хайнеманну было труднее. Они появились утром, после вчерашнего ужина в здешнем офицерском казино, и криминалькомиссар чем дальше, тем обоснованнее подозревал – его отравили. Либо же пытались отравить. Немецкому офицеру на оккупированной территории приходится если не бояться всего, что само по себе унизительно, то хотя бы сжиться с мыслью: не сегодня так завтра на партизанской кухне приготовят и подадут очередное покушение. Хотя… чего уж там, себе-то можно признаться. Да, он, Гюнтер Хайнеманн, действительно опасался за свою жизнь. И готов был на любое пари – почти каждый его коллега боялся не меньше. Просто он, как и прочие, старательно не показывал виду.
Тем не менее это проще, чем скрывать рези в желудке. Однако когда слушаешь неприятный доклад, гримасы боли всегда можно объяснить обычным недовольством. Вообще, вряд ли нужно что-то объяснять присутствующим.
– Я прочел ваш отчет, Венцель, – рука похлопала по тонкой кожаной папке, которую заместитель положил перед ним на стол. – Сейчас вы его просто повторяете. И если хотите получить хорошую оценку за то, что умеете заучивать собственные отчеты наизусть, считайте, что я вам уже ее поставил. Пока же мне хочется услышать, что вы делаете, чтобы ликвидировать так называемый отряд «Смерть врагу!».
– У них нет постоянной базы, герр оберштурмфюрер, – Венцелю привычнее было обращаться к начальнику по званию, присвоенному тому в СС. – По нашим сведениям, отряд, которым руководит указанный в отчете Родимцев, не совсем привычная нам вооруженная банда. Точнее, бандитами руководят специально подготовленные офицеры НКВД. Значит, нам приходится иметь дело с мобильной, не слишком большой группой, цель которой – террор в нашем тылу.
– Именно террор?
– В самом широком понимании этого слова, герр оберштурмфюрер. Прежде всего страдают бургомистры, жандармы, подразделения вспомогательной полиции, а также их семьи. Вообще, к смерти приговорены все, кто сотрудничает с немецкой администрацией. С учетом обстановки на фронте это имеет, как вы знаете, особый смысл.