Найти себя
Шрифт:
Глава 8
Дружба... по наследству
Односельчане нипочем бы не узнали сейчас в этом непоседливом и суетливом, то и дело что-то без конца тараторившем мужичонке, ехавшем в санях, Ваньшу Меньшого, в обычной жизни размеренного на слова и неторопливо-основательного во всем остальном.
Однако это был он, только чрезмерно возбужденный свежими впечатлениями от Пскова, торжища и особенно от посещения огромных складов иноземных купцов, выстроенных напротив самого города по другую сторону реки Великой.
– А платки каки, платки? Ты приметил ли, Федот Константиныч, яко все они златом-серебром расшиты! – то и дело восклицал он, обращаясь теперь к своему спутнику, дремавшему или делавшему вид, что дремлет, не иначе как с уважительным «вичем» [22] .– Поди, задорого продал свою вещицу, коль на все хватило – эвон яко нарядился,– с искренним восхищением и легкой примесью зависти, куда же без нее, продолжал тарахтеть Меньшой, не дождавшись ответа на свою предыдущую фразу и гордо любуясь своим преобразившимся спутником, будто обряжал меня не заморский купец с диковинным именем Барух бен Ицхак, а сам Ваньша.– Чего и говорить, со вкусом,– подытожил он, смакуя последнее слово, подслушанное им у меня.– Опять жа и пищаль, и шабля – хошь в сыны боярские записывайся. Таперь никак на государеву службу подашься?
22
Отчество с «вичем» многие века было прерогативой социальной верхушки, сначала только князей и бояр; крестьяне, купцы писались «сын такой-то» (например, Пров, сын Титов), и отчество с «вичем» рассматривалось как форма награды, повышавшей социальный статус человека. Достаточно сказать, что даже именитому Строганову, богатейшему изо всех русских купцов, особая грамота на «вича» дана была лишь во времена правления Василия Шуйского за особые заслуги.
– Пока думаю,– лениво отозвался я, но соврал.
Думал я сейчас вовсе не о службе, а о том, как тесен мир. Ну ладно, встреча со Световидом понятна – человек приставлен или сам себя приставил к камню, близ которого я вынырнул в этом мире. Светозара, или бабка Мария, – тоже объяснимо. Пришла в Бирючи замаливать прошлые грехи и творить добро, а когда Стефан Баторий спалил село, переселилась в эту деревеньку, чтоб недалеко от все того же камня.
Но вот встреча с сыном того самого еврейского купца Ицхака – это уже из разряда маловероятного. Впрочем, если призадуматься, то и тут можно найти логику – сын пошел по стопам отца, торгует с Русью, а Патрикей повел именно к нему, поскольку знал, что купец не только непременно залюбуется часами и захочет их приобрести, но и имеет возможность это сделать: к своим двадцати пяти – двадцати шести годам Барух ворочал тысячами.
Неудивительно и то, что его отец сохранил воспоминания о диковинном человеке, умевшем предвидеть будущее и благодаря своему дару заработавшем вместе с купцом кругленькую сумму в энное количество тысяч рублей. К тому же я сам подал ему мысль о возможном родстве с тем самым Константином Юрьевичем – во-первых, отчество, во-вторых, скудная одежда, имеются в виду джинсы, а в-третьих, говор и философские рассуждения. После них Барух и поинтересовался, оставшись наедине со мной, уж не с сыном ли князя Монтекки он говорит.
Пришлось «расколоться», обыграв смущение и испуг со всевозможной тщательностью, и «успокоиться», только услышав в ответ про отца Баруха, Ицхака бен Иосифа, который был давним приятелем моего отца.
– А кроме того, мой батюшка поручил мне, если вдруг я когда-нибудь случайно натолкнусь на след князя Константина Юрьевича, сделать все, чтобы отыскать его самого. Думается, что сын непременно должен знать о местопребывании своего отца.– И Барух вопрошающе уставился на меня.
– Я бы охотно рассказал князю Константину Юрьевичу о чудесной встрече с сыном его закадычного приятеля,– старательно подбирая слова, ответил я,– однако, увы, но его нет в этом мире.– И мысленно порадовался, что не солгал ни единым словом.
– Жаль,– искренне посетовал Барух.– По такому случаю мой достойный отец непременно прибыл бы во Псков или даже в Москву самолично, хотя последние несколько лет и жалуется на недомогания.
Я в ответ лишь развел руками. Мол, что поделаешь.
– Но я надеюсь, что ты расскажешь мне о том, как он умудрился спастись и выжить, равно как и о том, почему он не сумел приехать в Москву. Отец все приготовил для вывоза жениха с невестой и весьма сожалел, что он так и не добрался до его дома, двери которого всегда были и будут распахнуты перед таким дорогим гостем.– И снова выжидающе уставился на меня, но так как я молчал, он продолжил.
Мол, потом до его отца дошел слух, что княж Константин Юрьевич погиб, но почтенный Ицхак бен Иосиф почему-то не поверил, тем более что тела так и не сыскали. Каким же чудесным образом моему батюшке удалось спастись?
Стало понятно, что без вранья не обойтись. Однако, чтобы успокоить свою совесть – как-то не хотелось врать сыну друга дяди, я мысленно пояснял, что да как:
– Благодаря перстню, о коем ты, наверное, тоже слыхал от своего отца,– Барух быстро-быстро закивал, жадно ловя каждое слово,– он сумел выбраться и бежать (во времени). Понимая, что спокойной жизни на Руси ему теперь не будет, а искать его станут в первую очередь на дорогах, что ведут в Литву, княж Константин Юрьевич не захотел подвергать опасности своего старинного друга и потому устремился в противоположную сторону (за Урал). Он бежал очень долго (четыреста лет), пока не добрался до неведомой страны, где люди жили вольно и на свободе. Там ему и княжне Долгорукой было хорошо, но отец никогда не забывал Руси (иначе не стал бы тратить кучу денег на извлечение камня из глуби болота), да и вообще – такое не забудешь, даже если захочешь. Он даже меня, который никогда здесь не был и не собирался, сумел заразить этой любовью (хотя всего на год). Вот потому-то я и устремился сюда (абсолютно того не желая), едва батюшка Константин Юрьевич...– Тут пришлось замолчать, с вселенской скорбью на лице закатить глаза к потолку, и думай что хочешь, дорогой Барух.– Но добрые люди помогли добраться (отшлепать бы этого непоседу Мишку, чтоб знал, где можно, а где нельзя гоняться за стрекозами).
– Но я вопрошал о княж Константине еще и потому,– уточнил Барух,– чтобы узнать, кому отдать те деньги, которые он оставил моему отцу.
Я чуть не присвистнул от удивления.
Ничего себе. Уникальный случай – иначе не скажешь. Обычно это у кредиторов более хорошая память, нежели у должников – если первые хранят долги в памяти, то последние их там хоронят. Тут же все получалось наоборот.
Я напряг память. Вообще-то дядя Костя что-то такое вроде бы рассказывал, но какую именно сумму он оставил купцу Ицхаку перед своим предполагаемым побегом – это вопрос.
– Батюшка предупреждал меня о том, но заповедал, чтобы я, если судьба сведет меня с почтенным купцом, даже не помышлял напоминать о деньгах.
Стоп! Как это не напоминать?! Сдурел, что ли, чертов голодранец?! На себя наплевать, тогда о людях подумай – ведь к весне ноги протянут! Да и вообще... Разжиться деньжатами сейчас ой как не помешало бы.
И я тут же торопливо продолжил:
– Но в случае, если многоуважаемый Ицхак бен Иосиф сам напомнит об оставленном у него серебре и захочет его вернуть, тогда взять можно.
Да, так будет гораздо лучше. И стесняться тут нечего. Не помню точно, но с десяток тысяч на этих аферах с займом денег Ицхак бен Иосиф заработал железно, а без дяди Кости он их ни за что бы не провернул. Получается, с учетом того что ближайший его родственник ныне только я один, деньги причитаются мне. И точка! А уж отец он мне или дядя – не суть важно. Хотя да, остаются еще пращуры нашей семьи Россошанских, которые прапрапра... но мне они неведомы, так что думать о них смысла нет.
– Он хочет,– кивнул Барух,– он очень хочет. И не только вернуть долг, но и резу, ведь деньги, будь они в руках твоего отца, могли бы сделать еще деньги, хотя,– купец иронично кашлянул в кулак, скрывая усмешку,– судя по тому, что рассказывал мой отец о своем старинном друге, навряд ли за все эти годы он сумел бы нажить хоть десять денег на каждый рубль.