Найти свой остров
Шрифт:
– Но она…
– Ничего не могу тебе сказать. Все, мне некогда. И не названивай бесконечно.
Ника все держит трубку, и голос медсестры снова прорывается к ней:
– Не переживайте, раз он кричит, значит, выживет сестрица ваша. Вот если б дело было плохо, он бы с вами ласково говорил, а раз наорал, значит, все хорошо.
– Спасибо… там еще у нас…
– Парнишка, да? Мать у него настырная такая, заставила ее впустить – ну, он сегодня уже в обычную палату переедет, так что здесь беспокоиться не о чем.
– Спасибо. А когда…
– После
– У меня дочь ее сейчас, она…
– И ее не впустят, больная, когда придет в себя, должна быть спокойна, волновать ее нельзя никак. А девочка расплачется, и сестре вашей сразу хуже станет, зачем это надо, сами подумайте.
Ника вздохнула и принялась чистить картошку. Пожалуй, ее надо много – охранников покормить, и вообще… хорошо хоть, огурцы есть маринованные, они их летом с Леркой много наделали. Часть даже в клуб пришлось унести, там их посетители оприходовали за милую душу.
– Ты маме звонила?
Ирка, рыжая, бледная, такая же тощая, как и Лерка, смотрит на Нику испуганными заспанными глазами.
– Только что говорила с доктором и медсестрой. Пока она без сознания, но прогноз неплохой.
– А когда мы к ней?..
– Как только доктор разрешит. Там реанимация, туда никого не пускают, после обеда позвоним, глядишь, будут новости.
Котенок прыгнул с Никиного плеча на стол и вскарабкался по Иркиному рукаву ей на шею. Девочка прижалась к нему щекой.
– Забавный какой… Давай я помогу тебе картошку чистить.
– Да я уже почти… иди полежи еще, я вам завтрак принесу.
– В постель? Здорово.
Забрав котенка, Ирка пошла обратно в комнату. Ника с облегчением вздохнула. Очень трудно делать вид, что все хорошо, когда ничего хорошего нет, и при этом обманывать Ирку, пытливо и тревожно глядящую на нее Леркиными зелеными глазами. Только сейчас Ника вдруг подумала, что было бы, если бы Лерка погибла. Конечно, она никогда бы не бросила Ирку, но каково девочке осиротеть во второй раз?
– Не буду об этом думать. – Ника режет картошку соломкой и старается думать только о готовке. – Все будет хорошо.
Снова зазвонил телефон.
– Доброе утро, это Павел Олешко, помните такого?
– Ну как вас забудешь! – Ника придерживает трубку плечом. – Что-то случилось?
– Да кое-что… тут приехал сам Александр Михайлович, и надо бы организовать совещание, а Максим Николаевич…
– Спать изволят, ага. – Ника хихикнула. – Трогать его не надо, намаялся вчера. Так что берите своего Александра Михайловича в охапку и дуйте в супермаркет, список покупок я вам сейчас продиктую. А когда все купите – милости прошу. Я тут картошку жарю, будете?
– Картошку? Соломкой? – Олешко деловито засопел. – Огурец маринованный под это дело, да с водочкой…
– Огурцы есть, а список пишите.
Павел сказал, что запомнит, и Ника, попутно отметив, что не знает ни одного мужчины, способного запомнить список покупок, с сомнением перечислила нужное.
– Ну,
Ника достала самую большую сковородку, живущую на антресолях, – она занимала две конфорки, Лерка ее прошлым летом привезла из Китая, но в клубе сковородка не пригодилась, и Ника забрала ее домой – пусть лежит, есть не просит. Вот и сгодилась теперь эта здоровенная дура. Шутка ли – восемь человек жареной картошкой накормить!
Снова ожил телефон, номер незнакомый.
– Так я и знала, что ты меня в черный список внесла! – Женькин голос в трубке раздражает Нику невероятно. – Что за фокусы!
– Чего тебе?
– Я слышала, что с Валерией беда случилась. Поверь, мне очень жаль. – Женькин голос слишком искренний, и Ника понимает, что она лжет. – Как же ты будешь теперь с двумя детьми, да еще в клубе справляться надо?
– Дети взрослые, с ними все просто. А в клубе я и раньше, бывало, одна управлялась – Лерка часто ездила по делам.
– Ну да, конечно… Ника, надо вам с папой как-то помириться… он сожалеет, что сказал тогда такое.
– Жень. К чему все эти танцы? Давай как на духу. Тебе чего надо-то?
Женька замолчала – она никогда не принимала Нику в расчет, привыкнув презирать ее, и ей немыслимо о чем-то просить сестру, которую она и сестрой-то не считает – так, приживалка в их доме, но теперь эта приживалка имеет то, чего у нее никогда не было, – успешный бизнес. А хуже всего то, что Борик, ее Борик, – отказался что-либо предпринять, чтобы отнять этот бизнес, заявив, что его братаны засмеют – скажут, отжал какое-то кафе у кучки художников. А кафе-то приносит хорошие деньги, вон, Ника ремонт сделала, машина у нее не из последних, хоть сама одевается как бомжиха, но тут уж ничего не поделаешь, элегантность или есть, или нет, да на нее, толстуху, что ни надень – все будет как на корове седло.
– Я бы могла помочь тебе в клубе.
– Нет. – Ника вдруг поняла, что больше она с Женькой политесов разводить не будет. – Мне не нужна помощь, у меня там работают люди, которые отлично знают свое дело, так что к этому вопросу мы больше не вернемся, как и к вопросу твоей прописки в моей квартире. И если это все, то аудиенция закончена, звонить, а тем более приходить, больше не надо. Живи своей жизнью, а я буду жить своей, сделаем вид, что мы незнакомы.
Ника нажала на кнопку «завершение вызова» и сунула трубу в карман. На душе у нее значительно полегчало.
– Ну, мать, ты прямо Немезида в гневе, – появившийся Матвеев слышал весь разговор. – Что ж, думаю, пора было это сделать, ты и так долго терпела.
– Мама снова расстроится…
– Расстроится, что сестра не смогла сесть тебе на голову и свесить ноги? – Матвеев отчего-то разозлился. – Для матери все дети одинаковы, и если твоя делит вас с сестрой по принципу «одной любовь, другой – претензии», то ты им всем ничего не должна. И перестань терзаться, все ты сделала правильно. Что там наши?